Теккерей Уильям Мейкпис
Шрифт:
— Вотъ мальчикъ, родился съ серебряной ложкой во рту, сказалъ генералъ, когда мы ушли вмст. — Богатъ самъ-по-себ, да получитъ богатство и въ наслдство.
Разставшись въ старымъ генераломъ у его скромной квартиры, близь его клуба, я отправился домой, вовсе не думая, чтобы сигара, пепелъ которой я стряхнулъ въ комнат Филиппа, была послднею сигарою, какую мн пришлось выкурить тамъ. Табакъ былъ выкуривъ, вино было выпито. Когда эти дверь затворилась за мною, она затворилась въ послдній разъ — по-крайней-мр какъ для гостя и друга доктора Фирмина и Филиппа. а часто прохожу теперь мимо этого дома. Моя юность возвращается ко мн; когда я гляжу на эти блестящія окна, я вижу себя мальчикомъ, а Филиппа ребёнкомъ; я вижу его блокурую мать, вижу его отца, гостепріимнаго, меланхолическаго, великолпнаго. Я жалю что я не могъ помочь ему; и жалю, что онъ не занималъ у меня денегъ; онъ никогда не занималъ; онъ часто давалъ мн своихъ денегъ. Я не видалъ его съ того самаго вечера когда его дверь затворилась за нимъ.
На другой день посл отъзда доктора, когда я завтракалъ съ своимъ семействомъ, я получилъ слдующее письмо:
«Любезный Пенденнисъ,
„Еслибы я могъ видть васъ наедин во вторникъ вечеромъ, я можетъ быть предупредилъ бы васъ о несчастьи, угрожавшемъ моему дому. Однако для что? Для того ли, чтобы вы узнали за нсколько недли, за нсколько часовъ то, что всмъ будетъ извстно завтра? Ни вы, ни я, ни тотъ, кого мы оба любимъ, не были бы счастливе, узнавъ о моемъ несчастіи нсколькими часами ране. Черезъ двадцать-четыре часа въ каждомъ клуб въ Лондон будутъ говорить объ отъзд знаменитаго доктора Фирмина — богатаго доктора Фирмина; еще нсколько мсяцевъ и (я имю серьёзныя и секретныя причины думать) мн достался бы наслдственный титулъ; но сэръ Джорджъ Фирминъ былъ бы банкротомъ, а сынъ его сэръ Филиппъ — нищимъ. Можетъ быть мысль объ этой почести была одною изъ причинъ, побудившихъ меня осудить себя на изгнаніе ран, чмъ я сдлалъ бы эти въ другомъ случа.
„Джорджъ Фирминъ, уважаемый, богатый докторъ, а сынъ его нищій! Я вижу, васъ изумляетъ это извстіе. Вы спрашиваете себя, какъ при большой практик и безъ огромныхъ издержекъ, подобное разореніе могло сдлаться со мною — съ нимъ? Точно будто въ послдніе годы судьба ршилась объявить войну Джорджу Бранду Фирмину; а кто можетъ бороться противъ судьбы? Меня вообще находятъ человкомъ съ здравымъ смысломъ. Я пустился на торговыя спекуляціи, общавшія врный успхъ. Всё, до чего я прикасался, разрушалось, и почти безъ копейки, почти престарлый изгнанникъ изъ моей родины, я ищу другую страну, гд, я не отчаяваюсь — я даже твердо врю, я буду въ состояніи поправить моё состояніе! Мой родъ никогда не имлъ недостатка въ мужеств, и Филиппъ, и отецъ Филиппа должны употребить всё своё мужество, чтобы быть въ состояніи встртить мрачная времена, угрожающія имъ.
Есть одинъ человкъ, я признаюсь вамъ, съ которымъ я не могу, я не долженъ встртиться. Генёралъ Бэйнисъ пріхалъ изъ Индіи съ весьма небольшимъ состояніемъ, я боюсь; да и оно подвергнуто опасности его неблагоразуміемъ и моимъ жестокимъ неожиданнымъ несчастьемъ. Мн не нужно говорить вамъ, что всё моё состояніе принадлежало бы моему сыну. Завщаніе моё, написанное давно, вы найдёте въ черепаховомъ бюро, которое стоитъ въ консультаціонной комнат подъ картиною, изображающею Авраама, приносящаго въ жертву Исаака. Въ этомъ завщаніи вы увидите, что всё, кром пожизненной пенсіи старымъ и достойнымъ слугамъ и небольшой суммы, отказанной превосходной и врной женщин, которую я оскорбилъ — всё моё состояніе, которое когда-то было значительно, отказано моему сыну.
Теперь у меня мене чмъ ничего, и вмст съ моимъ состояніемъ я разорилъ и Филиппово. Какъ человкъ дловой, генералъ Бэйнисъ, старый товарищъ по оружію полковника Рингуда, былъ виновно небреженъ, а я — увы! я долженъ признаться въ этомъ — я обманулъ его, Оставшись единственнымъ опекуномъ (другой опекунъ имнія мистриссъ Филиппъ Рингудъ былъ безсовстный стряпчій, давно умершій), генералъ Бэйнисъ подписалъ бумагу, дававшую право, какъ онъ воображалъ, моимъ банкирамъ получать дивидендъ Филиппа, но на самомъ дл дававшую мн право располагать капиталомъ. Клянусь честью человка, джентльмэна, отца, Пенденнисъ, я надялся возвратить этотъ капиталъ! Я взялъ его; я употребилъ на на спекуляціи, съ которыми онъ исчезъ съ моимъ собственнымъ состояніемъ въ десять разъ больше этой суммы. Съ величайшимъ затрудненіемъ для меня, мой бдный мальчикъ получалъ свой дивидендъ, и онъ по-крайней-мр никогда не зналъ до-сихъ поръ что значить нужда и безпокойство. Нужда? безпокойство? Дай Богъ, чтобы онъ никогда не испыталъ тоски, безсонныхъ ночей и мучительной тревоги, которыя преслдовали меня! Какъ вы думаете, будутъ ли преслдовать меня горе и угрызеніе тамъ, куда отправляюсь я? Они не оставятъ меня до-тхъ-поръ, пока я не возвращусь на родину — а я возвращусь, сердце говоритъ мн это — до-тхъ-поръ, пока я не расплачусь съ генераломъ Бэйнисомъ, который остается долженъ Филиппу по милости своей неосторожности и моей неумолимой нужди; а моё сердце — сердце заблуждающагося, но нжнаго отца говоритъ мн, что сынъ мой не будетъ разоренъ моимъ несчастіемъ.
Я сознаюсь, между нами, что эта болзнь Грёнингенскаго великаго герцога была предлогомъ, придуманнымъ мною. Вы скоро услышите обо мн изъ того мста, куда я ршился направить мои шаги. Я положилъ 100 ф. с. на имя Филиппа у его банкировъ. Я взялъ съ собою немногимъ больше этой суммы. Унылый, однако исполненный надежды, поступивъ дурно, но ршившись загладить это, я клянусь, что прежде чмъ я умру, мой бдный сынъ не будетъ краснть, что носить имя
«ДЖОРДЖА БРАНДА ФИРМИНА»
Прощай, милый Филиппъ! Твой старый другъ разскажетъ теб о моихъ несчастьяхъ. Въ слдующемъ письм я увдомлю тебя куда адресовать твои письма; и гд бы ни былъ я, какія несчастія ни тяготили бы меня, думай обо мн всегда какъ о твоемъ нжномъ
«ОТЦ.»
Едва я прочолъ это ужасное письмо, какъ Филиппъ Фирминъ самъ вошолъ къ намъ въ столовую съ разстроеннымъ видомъ.
Глава XV
САМАРИТЯНЕ
Дти подбжали къ своему пріятелю съ распростертыми ручками и съ улыбкой привтствія. Филиппъ погладилъ ихъ по голов и слъ съ весьма печальнымъ лицомъ за нашъ семейный столъ.
— Ахъ, друзья! сказалъ онъ: — вы знаете всё!
— Да, знаемъ, отвчала грустно Лора, которая всегда сострадала несчастьямъ другихъ.
— Какъ! это ужь разнеслось по городу? спросилъ бдный Филиппъ,
— Мы получили письмо отъ вашего отца сегодня.
Мы принесли ему письмо и показали особенную, ласковую приписку къ нему.
— Его послдняя мысль была къ вамъ, Филиппъ! вскричала Лора:- посмотрите на эти послднія добрыя слова!
Филиппъ покачалъ головою.
— Не все неправда, что тутъ написано, но не всё и правда.
И Филиппъ Фирминъ огорчилъ насъ извстіемъ, которое онъ сообщилъ намъ. Въ Старую Паррскую улицу явились уже сотни кредиторовъ. Передъ отъздомъ докторъ забралъ значительныя суммы отъ тхъ опасныхъ капиталистовъ, къ которымъ онъ послднее время прибгалъ. У нихъ было безчисленное множество недавно подписанныхъ векселей, по которымъ отчаянный человкъ набралъ денегъ. Онъ уврялъ, будто раздлился поровну съ Филиппомъ, но себ онъ взялъ большую часть, а Филиппу оставилъ двсти фунтовъ изъ его собственныхъ денегъ. Всё остальное исчезло. Капиталъ Филиппа былъ проданъ. Отецъ его обманомъ воспользовался подписью опекуна, и Филиппъ Фирминъ, слывшій такимъ богатымъ, сидлъ нищимъ въ моей комнат. Къ счастью, у него было мало, и то ничтожныхъ долговъ. Ну, онъ долженъ работать. Молодой человкъ, разорившійся въ двадцать-два года, съ двумя стами ф. с. въ карман, врядъ ли понимаетъ, что онъ разорёнъ. Онъ продастъ лошадей — наймётъ квартиру — у него есть чмъ прожить годъ. Мы даже давно не видали Филиппа въ такомъ бодромъ расположеніи духа.
— Теперь у меня спала тягость съ души, сказалъ намъ Филиппъ. — Самъ не понимая зачмъ и почему, я давно уже ждалъ этого. На лиц моего бднаго отца было написано разореніе; а когда эти полицейскіе явились вчера въ Старую Паррскую улицу, мн казалось будто я зналъ ихъ прежде. Я видлъ во сн ихъ птичьи клювы.
— Этотъ несчастный генералъ Бэйнисъ, принимая на себя опеку надъ имніемъ вашей матери, принялъ вмст съ нею и всю отвтственность. Если часовой заснётъ на своимъ посту, онъ долженъ быть наказанъ, сказалъ очень строго мистеръ Пенденнисъ.
— Великій Боже! не-уже-ли вы хотите, чтобы я разорилъ старика съ такимъ большимъ семействомъ? вскричалъ Филиппъ.
— Нтъ, я не думаю, чтобы Филиппъ это сдлалъ, сказала моя жена и на лиц ея выразилось удовольствіе.
— Тотъ, это принимаетъ на себя обязанность, долженъ исполнять её, моя милая! вскричалъ хозяинъ дома.
— Такъ я долженъ заставить старика поплатиться за вину моего отца? Если я это сдлаю, пусть же я умру съ голода! закричалъ Филиппъ.
— Итакъ, эта бдная Сестрица понапрасну принесла жертву, сказала мн посл со вздохомъ моя жена. — А отецъ… о Эртёръ! не могу теб сказать, какъ былъ для меня противенъ этотъ человкъ. Въ нёмъ было что-то ужасное, а обращеніе его съ женщинами… о!..
— Если бы дулъ холодный сквозной втеръ, моя милая, ты не могла бы боле задрожать.
— Онъ былъ препротивный; я знаю, что Филиппу теперь будетъ гораздо лучше, когда онъ ухалъ.
Женщины часто очень легко смотрятъ на разореніе. Дайте имъ только возлюбленные предметы и — бдность кажется имъ ничтожнымъ горемъ. А Филиппъ даже сталъ веселе, чмъ въ прошлые годы. Побгъ доктора не мало возбудилъ толковъ въ клубахъ. Теперь, когда онъ ухалъ, многіе видятъ, что имъ давно было извстно его разореніе, что они всегда знали, что такъ кончиться должно. Объ этомъ дл разговариваютъ, толкуютъ, преувеличиваютъ, какъ обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ. Это составило толковъ на цлую недлю. Но всмъ было извстно, что бдный Филиппъ самый значительный кредиторъ своего отца, и вс смотрли на молодого человка довольно дружелюбными глазами, когда онъ явился въ свой клубъ посл своей бды съ пылающими щеками, съ мучительнымъ чувствомъ стыда, воображая, что вс будутъ избгать его какъ сына бглеца.
Нтъ, свтъ очень мало обратилъ вниманія на его несчастье. Двое трое старыхъ знакомыхъ даже стали ласкове къ нему, чмъ прежде. Нкоторые говорятъ, что его разореніе м необходимость работать принесутъ ему пользу. Только очень-очень немногіе избгаютъ его и длаютъ видъ будто не примчаютъ, когда онъ приходитъ мимо. Между этими холодными физіономіями, вы, разумется, узнаете лица всей Туисденской семьи. Три статуи, съ мраморными глазами, не могли казаться каменне тётушки Туисденъ и ея двухъ дочерей, когда он дутъ въ своей величественной коляск мимо Филиппа. Мущины краснютъ, когда видятъ его, а дяд Туисдену кажется немножко поздно начинать краснть.