Вотъ весь отвтъ, какого я могъ добиться отъ стряпчаго,

Я пересказалъ это моей жен. Разумется, каждый послушный мужъ разсказываетъ всё послушной жен. Но хотя Брадгэтъ обезкуражилъ насъ, всё-таки у насъ оставалась надежда, что старый вельможа обезпечитъ нашего друга, потомъ Филиппъ женится на Шарлотт, потомъ онъ всё боле и боле будетъ заработывать въ своей газет, потомъ онъ будетъ счастливъ навсегда. Жена моя считала яйца не только прежде чмъ они были высижены, но даже прежде, чмъ она были снесены. Никогда не видалъ ни въ чьёмъ характер такого упорнаго упованія. Я съ другой стороны смотрю на вещи, съ раціональной и унылой точки зрнія; а если дло кончится лучше, чмъ я ожидалъ, я любезно сознаюсь, что я ошибся.

Но насталъ день, когда мистеръ Брадгэтъ не считалъ уже себя обязаннымъ хранить молчаніе о намреніяхъ своего благороднаго кліента. Это было за два дня до Рождества, и я, по обыкновенію, зашолъ посл полудня въ клубъ. Между постителями происходило нкоторое волненіе. Тальботъ Туисденъ всегда приходилъ въ клубъ десять минутъ пятого и спрашивалъ вечернюю газету такимъ тономъ, какъ-будто содержаніе ея было для него чрезвычайно важно. Возьмётъ, бывало, за пуговицу своихъ знакомыхъ и разсуждаетъ съ ними о передовой стать этой газеты съ изумительный серьёзностью. Въ этотъ день они пришолъ въ клубъ десятью минутами позже обыкновеннаго. Вечернюю газету читали другіе. Лампы на стол освщали головы плешивыя, сдыя, въ парикахъ. Въ комнат слышался говоръ:

— Скоропостижно.

— Подагра въ желудк.

— Обдалъ здсь только четыре дня тому назадъ.

— Казался совсмъ здоровъ.

— Совсмъ здоровъ? Нтъ! Я никогда не видалъ человка боле болзненной наружности.

— Жолтъ какъ гинея.

— Не могъ сть,

— Ругалъ слугъ и Тома Ивиса, который обдалъ съ нимъ.

— Семьдесятъ-шесть лта.

— Родился въ одномъ году съ герцогомъ йоркскимъ.

— Сорокъ тысячъ годового дохода.

— Сорокъ? Пятьдесятъ-восемь тысячъ, говорю я вамъ, Онъ всегда быль экономенъ.

— Титулъ переходитъ къ его кузену, сэру Джону Рингуду; онъ не здшній членъ, онъ членъ Будля.

— Не графство, а баронство.

— Они ненавидли другъ друга. У старика былъ бшеный характеръ.

— Желательно бы знать, оставилъ ли онъ что-нибудь старому Туис…

Тутъ вошолъ Тальботъ.

— А, полковникъ! какъ поживаете? Что новаго? Запоздалъ въ моей контор, сводилъ счоты. ду завтра въ Уипгэмъ провести Рождество у дяди моей жены, Ригнуда — знаете? Я всегда зжу на Рождество въ Уипгэмъ. Онъ держитъ для васъ фазановъ. Я уже плохой охотникъ теперь!

Пока хвастунъ предавался своей напыщенной болтовн, онъ не примчалъ значительныхъ взглядовъ, устремленныхъ на него, а если и примчалъ, то можетъ быть ему было пріятно возбуждаемое имъ вниманіе. Въ этомъ клуб давно раздавались разсказы Туисдена о Рингуд, о фазанахъ, о томъ, что онъ уже плохой охотникъ, и о сумм, которую его семейство получитъ посл смерти ихъ благороднаго родственника.

— Мн кажется, я слышалъ отъ васъ, что сэръ Джонъ Рингудъ наслдникъ вашего родственника? спросилъ мистеръ Гукгэмъ.

— Да, баронство — только баронство. Графство принадлежитъ только милорду и его прямымъ наслдникамъ. Почему бы ему опять не жениться? Я часто ему говорю: «Рингудъ, зачмъ вы не женитесь, хоть бы только для того, чтобы надуть этого вига, сэра Джона. Вы свжи и здоровы, Рингудъ. Вы можете еще прожить двадцать лтъ, даже двадцать-пять. Если вы оставите вашей племяниц и ея дтямъ что-нибудь, мы не спшимъ получатъ наслдство, говорю я. — Зачмъ вы не женитесь?

— Ахъ, Туисденъ! ему уже нельзя жениться, сказалъ плачевно мистеръ Гукгэмъ.

— Совсмъ нтъ. Онъ человкъ крпкій, необыкновенно сильный, здоровый человкъ, если бы не подагра. Я часто говорю ему: Рингудъ…

— О! ради Бога, остановите его, сказалъ старикъ Тремлеттъ, который всегда начиналъ дрожать при звук голоса, Туисдена. — Скажите ему кто-нибудь.

— Разв вы не слыхали, Туисденъ? Не видали? Не знаете? торжественно спросилъ Гукгэмъ.

— Слышалъ — видлъ — знаю — что? закричалъ тотъ.

— Съ лордомъ Рингудомъ случилось несчастье. Загляните въ газету. Вотъ.

Туисденъ кинулъ свой золотой лорнетъ, взялъ газету и — милосердный Боже!.. но я не стану описывать агонію этого благороднаго лица. Подобно Тиманту, живописцу, я набрасываю покрывало на этого Агамемнона.

То, что Туисденъ прочолъ въ „Globe“ былъ краткій параграфъ; но на слдующее утро въ „Times“ была одна изъ тхъ панафидныхъ статей, которымъ знатные вельможи должны подвергаться отъ таинственныхъ некрографовъ этой газеты.