— Да, не такъ развратенъ, что мы обязаны ему насущнымъ хлбомъ? Онъ обо мн не думаетъ?

Она замолчала, потому что въ смежной комнат начали бить часы.

Теперь, подумала она: „онъ узнаетъ, что я поручила ему сказать“.

Улыбка засіяла на лиц ея. Она опустилась на изголовье, отвернувшись отъ матери. Она поцаловала медальонъ и прошептала:

— Не думаетъ обо мн! Не-уже-ли, не-уже-ли, не думаетъ, мой дорогой?

Она не обращала вниманія на женщину, стоявшую возл нея, не слыхала ея голоса. Шарлотта воображала себя въ комнат Филиппа, видла, какъ онъ говорилъ съ ея посланницей, слышала его голосъ такой густой и такой нжный, знала, что онъ никогда не нарушалъ даннаго общанія.

Съ блестящими глазами и съ разгорвшимися щеками глядла она на свою мать — на своего врага. Она держала свой талисманъ и прижимала его къ сердцу. Нтъ! она не будетъ неврна ему! нтъ она никогда, никогда его не броситъ! Смотря на благородное негодованіе, сіявшее на лиц дочери, она прочла на нёмъ возмущеніе, можетъ быть побду. Кроткое дитя, всегда повиновавшееся малйшему приказанію, теперь вооружилось независимостью. Но наврно мама не откажется отъ начальства посл одного непослушнаго поступка и много попытокъ еще сдлаетъ она, чтобы уговорить ласками или укротить силою свою мятежницу.

А между тмъ въ это дождливое осеннее утро баронесса С* отправилась къ Филиппу пшкомъ, потому-что пяти-франковыя монеты не часто водились у доброй женщины. Гостинница, въ которой жилъ Филиппъ, была очень опрятна, очень дешева; тамъ можно было имть отличный кофе и хлбъ съ масломъ къ завтраку за пятнадцать су, отличную спальную въ первомъ этаж за тридцать франковъ въ мсяцъ, обдъ… я забылъ на сколько, и весёлый разговоръ за трубками и грогомъ посл обда — за грогомъ или скромною eau sucr'ee. Тутъ полковникъ Дюткаррэ разсказывалъ о своихъ побдахъ надъ обоими полами, тутъ Лабермъ читалъ стихи Филиппу, который, безъ сомннія, въ свою очереди поврялъ молодому французу свои надежды и свою страсть. Поздно по ночамъ засиживался онъ, говоря о своей любви, о ея доброт, красот, невинности, о ея ужасной матери, добромъ старомъ отц — que sais-je? Не сказали ли мы, что когда у этого человка было что-нибудь на душ, онъ разглашалъ это всей вселенной? Филиппъ, въ разлук съ своей возлюбленной, расхваливалъ её по цлымъ часамъ Лабержу, пока свчи догорали, пока наставалъ, часъ отдохновенія, который нельзя уже было откладывать. Потомъ онъ ложился въ постель съ молитвой за нея; и въ ту самую минуту, какъ просыпался, начиналъ думать о ней, благословлять её и благодарить Бога за ея любовь. Какъ ни былъ бденъ Филиппъ, однако, такъ какъ онъ обладалъ богатствомъ, честью, спокойствіемъ — и этимъ драгоцннымъ, чистйшимъ брилліантомъ — любовью двушки, я думаю, что мы не очень будемъ сожалть о нёмъ; хотя ту ночь, когда онъ получилъ отказъ отъ мистриссъ Бэйнисъ, онъ долженъ былъ провести ужасно.

Очень рано жильцы гостинницы въ улиц Пуссенъ являлись въ маленькую salle-`a-manger завтракать. Мосьё Мену раздавалъ кушанья, мадамъ Мену ставила дымящійся кофе на блестящую клеёнчатую скатерть. Комната была невелика, завтракъ не отличный, жильцы не отличались особенно чистымъ бльёмъ, но Филиппъ — который теперь гораздо старе чмъ, былъ въ го время, когда жилъ въ этой гостинниц — и теперь вовсе не нуждается въ деньгахъ (и между нами сказать, сдлался немножко gourmand) — увряетъ, что онъ былъ очень счастливъ въ этой смиренной гостинниц и вздыхаетъ о тхъ дняхъ, когда онъ вздыхалъ по миссъ Шарлотты.

Итакъ онъ провелъ мрачную и ужасную ночь. Настало утро, онъ завтракалъ когда слуга вошолъ, ухмыляясь, и закричалъ:

— Une dame pour М. Philippe.

— Une dame, сказалъ французскій полковникъ, поднимая глаза съ своей газеты: allez, mauvais sujet.

— Grand Dieu! что случилось? закричалъ Филиппъ, побжавъ въ переднюю.

Онъ тотчасъ узналъ высокую баронессу и увёлъ её въ свою комнату не обращая вниманія на улыбки маленькаго слуги, который помогалъ служанк длать постели и который находилъ, что у мосьё Филиппа очень пожилая пріятельница.

Филиппъ заперъ дверь за своей гостьей, которая посмотрла на него съ такою надеждою и добротою, что бдняжка ободрился прежде чмъ она заговорила.

— Да, вы правы, это она прислана меня, сказала баронесса — можно ли устоять противъ просьбъ этого ангела? Она провела печальную ночь, какъ и вы тоже не ложились, бдный молодой человкъ!

Дйствительно, Филиппъ только метался и стоналъ на постели; онъ пробовалъ читать и впослдствіи съ страннымъ интересомъ вспоминалъ какую книгу онъ читалъ и ту мысль, которая билась въ мозгу его во всё время, пока имъ читалъ и пока тянулись безконечные, мучительные часы.

— Да, не отличная была ночь! сказалъ бдный Филиппъ, уныло закуривая сигару: и она тоже страдала? Господь да благословитъ её!

Баронесса тутъ разсказала ему, какъ милая двушка плакала всю ночь и какъ она не могла утшить ей до-тхъ-поръ, пока не общала сходить къ Филиппу и сказать ему, что Шарлотта будетъ его навсегда, навсегда, что она никогда не будетъ думать ни о комъ, кром его; что онъ добрый, храбрый, врный Филиппъ, что она не вритъ ни одному слову изъ тхъ злыхъ исторій, которыя разсказываются противъ него.

— Кажется, мосьё Филиппъ, генеральша разсказывала о васъ: она больше насъ не любить! вскричала С*. Мы, женщины, вс убійцы, убійцы! Но генеральша зашла слишкомъ далеко съ этой бдной двушкой! Она препослушная двушка, эта милая миссъ дрожитъ передъ матерью и всегда готова уступить; но теперь духъ ея возмутился; она думаетъ только о васъ, о васъ. Милое, кроткое дитя! И какъ она была мила, положивъ голову на моё плечо. Я отрзала прядку волосъ ея и принесла теб, мои бдный мальчикъ Обними меня. Плачь: это облегчаетъ, Филиппъ. Я очень тебя люблю. Твоя возлюбленная — ангелъ!