— Красивы были вы на бал! кто могъ удержаться отъ смха, глядя на васъ, сэръ?

— Онъ хвастался, что оскорбилъ меня, а я вышелъ изъ себя и ударилъ его. Что сдлано, того не воротишь, заворчалъ Филиппъ.

— Бить человка передъ дамами — большая храбрость! вскричала генеральша.

— Мистриссъ Бэйнисъ…

— Я называю это трусостью. Въ арміи мы называемъ трусостью ссору при дамахъ, продолжала генеральша.

— Я ждалъ дома два дня, не захочетъ ли онъ чего-нибудь побольше, застоналъ Филиппъ.

— О да! Оскорбивъ и прибивъ маленькаго человчка, вы еще хотите убить его! И вы называете это поведеніе христіанскимъ, джентльмэновскимъ?

— Это поведеніе злодйское! сказалъ генералъ.

— Благоразумно было съ вашей стороны выбрать такого маленькаго человка! продолжала мистриссъ Бэйнисъ. — Я удивляюсь какъ вы еще не прибили моихъ дтей! Не удивляешься ли ты генералъ, что онъ еще не прибилъ нашихъ бдныхъ мальчиковъ? Они совсмъ маленькіе.

— Это поведеніе грубо и недостойно джентльмэна! повторилъ генералъ.

— Вы слышите что говоритъ этотъ человкъ, этотъ старикъ, который никогда не говоритъ недобраго слова — этотъ ветеранъ, который былъ въ двадцати сраженіяхъ и никогда еще не билъ человка при женщинахъ? Билъ ты, Чарльзъ? Онъ сказалъ вамъ своё мнніе. Онъ сказалъ вамъ имя, которое я не повторю, чтобы не осквернить своихъ губъ, но котораго вы заслуживаете. И вы полагаете, сэръ, что я отдамъ своё возлюбленное дитя человку, который поступилъ такъ, какъ вы, и былъ названъ… — Чарльзъ! генералъ! Я скоре лягу въ могилу, чмъ отдамъ свою дочь за такого человка!

— Великій Боже! сказалъ Филиппъ и колна его подогнулись:- не-уже-ли вы измнили данному слову и…

— О! вы угрожаете на счётъ денегъ? потому что отецъ вашъ былъ обманщикомъ? вы хотите заставить насъ страдать? закричала генеральша. — Человкъ, который бьётъ маленькаго человка при дамахъ, наврно способенъ совершить всякій низкій поступокъ. И если вы желаете сдлать нищею мою семью, потому что вашъ отецъ былъ мошенникъ…

— Милая моя… перебилъ генералъ.

— Разв онъ не былъ мошенникъ, Бэйнисъ? разв это можно опровергать? разв и самъ не говорилъ этого разъ сто? Прекрасная партія! Нтъ, мистеръ Фирминъ, вы можете оскорблять меня сколько хотите. Вы можете бить низенькихъ людей при дамахъ, вы можете поднять вашу огромную злую руку на этого бднаго старика, но я знаю материнскую любовь, материнскій долгъ — и я желаю, чтобы вы не бывали у насъ боле.

— Великій Боже! вскричалъ Филиппъ:- не-уже-ли вы хотите разлучить насъ, генералъ? Вы дали мн слово; вы подали мн надежду. Это разобьётъ моё сердце. Я стану на колна передъ этимъ человкомъ, я… о! вы не сдлаете этого!

И, разстроенный, рыдающій, бдный Филиппъ сложилъ свои сильныя руки и обратился къ генералу. Бэйнисъ находился на глазахъ своей жены.

— Я думаю, сказалъ онъ:- что ваше поведеніе было ужасно дурно, безпорядочно, неблагородно. Вы не будете въ состояніи содержать мою дочь, если женитесь на ней. И если въ васъ осталась хоть одна искра чести, вы сами, мистеръ Фирминъ, должны отказаться и избавить бдную двушку отъ врной нищеты. Ей-богу, сэръ, можетъ ли человкъ, который дерётся и ссорится на бал, имть въ свт успхъ? Честный человкъ…

— Честный, выразительно повторила генеральша.

— Шш! моя милая! Честный человкъ самъ отказался бы отъ нея, сэръ. Что вы можете предложить ей, кром нищенства?

Старый воинъ поразилъ Филиппа въ больное мсто. Кошелёкъ у него былъ пустъ. Онъ посылалъ денегъ отцу. Нсколько слугъ въ Старый Паррской улиц не получили жалованья и онъ заплатилъ имъ долгъ. Онъ зналъ свой запальчивый характеръ, онъ имлъ весьма смиренное мнніе о своихъ дарованіяхъ и часто сомнвался въ своей способности имть въ свт успхъ. Онъ дрожалъ при мысли вовлечь въ бдность и въ несчастье свою возлюбленную, для которой онъ съ радостью пожертвовалъ бы своею кровью, своею жизнью. Бдный Филиппъ едва не лишился чувствъ при словахъ Бэйниса.

— Вы позволите мн… вы позволите мн увидаться съ нею? проговорилъ онъ.

— Она нездорова: она лежитъ въ постели. Она не можетъ выйти сегодня, вскричала мать.

— О мистриссъ Бэйнисъ! я долженъ… я долженъ видть её, сказалъ Филиппъ и просто зарыдалъ отъ горя.

— Вотъ человкъ, который дерётся при женщинахъ! сказала мистриссъ Бэйнисъ — очень мужественно, нечего сказать.

— Ей-богу, Элиза! закричалъ генералъ, вскочивъ:- это слишкомъ дурно.

— Когда индійскихъ плнныхъ убиваютъ, ихъ жоны всегда изобртаютъ самыя жестокія муки, говорилъ посл Филиппъ, описывая эту сцену своему біографу. — Надо было бы вамъ видть улыбку этой злой женщины, когда она направляла свои удары въ моё сердце. Не знаю чмъ я оскорбилъ её. Я старался полюбить её; я смирялся передъ нею; я исполнялъ ея порученія, я игралъ съ нею въ карты. Я сидлъ и слушалъ ея противные разсказы о Барракпор и генералъ-губернатор; я разстилался въ прахъ передъ нею, а она ненавидла меня! Я и теперь вижу ея лицо, ея жестокое, жолтое лицо, ея острые зубы и срые глаза. Еслибы мн пришлось прожить тысячу лтъ, я не могъ бы простить ей. Я не сдлалъ ей никакого оскорбленія, но я не могу простить ей. Ахъ, мой Боже, какъ эта женщина мучила меня!

— Мн кажется, я знаю два-три примра, сказалъ біографъ мистера Фирмина.

— Ты всегда дурно говоришь о женщинахъ! сказала жена біографа мистера Фирмина.

— Нтъ слава Богу! возразилъ онъ:- я знаю нкоторыхъ, о комъ я никогда не думалъ и не говорилъ ничего дурного. Милая моя, налей еще чаю Филиппу.

Дождь лилъ проливной, когда Филиппъ вышелъ на улицу. Онъ взглянулъ на окно Шарлотты, но тамъ ничего не виднлось; тамъ мелькалъ только огонь. У бдной двушки была лихорадка; она дрожала въ своей комнат, плакала и рыдала на плеч баронессы О*. Мать сказала ей, что она должна разойтись съ Филиппомъ; выдумала на него разныя клеветы, увряла, что онъ никогда не любилъ Шарлотту, что у него не было правилъ, что онъ жилъ въ дурномъ обществ.