Ну, пошолъ онъ въ садъ и успокоивалъ себя созерцаніемъ звздъ, когда у фонтана съ статуею Прадье, освщонной чуднымъ рядомъ фонарикомъ, онъ увидалъ трёхъ джентльмэновъ, разговаривавшихъ между собой.

Громкій голосъ одного Филиппъ давно зналъ. Рингудъ Туисденъ любилъ поговорить и угощать себя чужимъ виномъ. Онъ пилъ за здоровье государыни весьма прилежно, я полагаю, и говорить необыкновенно громко и весело. Съ Рингудомъ стоялъ Улькомъ, физіономію котораго ярко освщали фонарики и глаза котораго блестли при огн, а третій въ групп былъ мистеръ Лаундисъ.

— Я терпть его не могу, Лаундисъ, говорилъ Рингудъ Туисденъ:- я терпть его не могу! Чортъ его возьми! И вдругъ вижу онъ стоитъ. Честное слово, удержаться не могъ, направилъ на него миссъ Троттеръ, да и прижалъ его къ стн. Затрещалъ фракъ нищаго, отлетли пуговицы! Не мсто ему здсь…

Тутъ рчь мистера Рингуда прервалась: его кузенъ очутился передъ нимъ, угрюмо кусая усы.

— Зачмъ вы подслушиваете мой разговоръ? запищалъ Рингудъ. — Я…

Филиппъ протянулъ руку въ разорванной перчатк, схватилъ своего родственника за воротъ и швырнулъ его въ маленькій бассейнъ, посреди цвтовъ, воды и фонариковъ.

Не знаю, сколько лишнихъ пуговицъ оторвалось отъ бднаго стараго фрака, который затрещалъ и лопнулъ отъ волненія гнвно воздымавшейся груди. Я надюсь, что нашъ художникъ не будетъ описывать мистера Фирмина въ этомъ оборванномъ вид, а его распростертаго врага, реввшаго въ вод, посреди разбитыхъ фонариковъ у его ногъ. Когда Сандрильона ухала съ своего перваго бала посл того, вамъ часы пробили двнадцать, мы вс знаемъ, какой она имла жалкій видъ Филиппъ казался еще хуже ея. Не знаю, въ какую боковую дверь мистеръ Лаундисъ выпустилъ его. Онъ тамъ доброжелательно помогъ родственнику и противнику мистера Филиппа, мистеру Рингуду Туисдену. Руки и фалды фрака Туисдена были обожжены и запачканы масломъ и обрзаны стёклами. Но хотя молодой Лаундисъ бралъ сторону Филиппа, описывая эту сцену (я боюсь, что не безъ смха), его превосходительство веллъ вычеркнуть имя мистера Фирмина изъ списка его гостей, и я увренъ, что ни одинъ умный человкъ не будетъ защищать это поведеніе въ этомъ случа.

Миссъ Бэйнисъ и ея родители не знали нсколько времени о суматох, случившейся въ саду посольства. Шарлотта была слишкомъ занята своими танцами; папа игралъ въ карты съ какими-то ветеранами мужского и женскаго рода, а мама съ восторгомъ смотрла на свою дочь, которую молодые джентльмэны изъ многихъ посольствъ съ восхищеніемъ выбирали своею дамою. Когда лорда Гэдбёри, сына лорда Эстриджа, представили миссъ Бэйнисъ, мать ея пришла въ такой восторгъ, что сама была готова танцовать. Я не завидую маіорш Мак-Гиртеръ въ Тур, получившей огромную рукопись отъ сестры съ описаніемъ этого бала. Вотъ эта прелестная, изящная образованная, всегда производящая восторгъ Шарлотта, о которой сходили съ ума молодые и богатые вельможи, помолвлена съ грубымъ, самонадяннымъ, дурно воспитаннымъ молодымъ человкомъ, безъ копейки за душой — но досадно ли это? Ахъ бдный Филиппъ! Какъ эта кислая, жолтая будущая тёща нахмурилась на него, когда онъ пришолъ съ нсколько пристыжонная, видомъ въ своей невст на другой день бала! Мистриссъ Бэйнисъ заставила дочь одться нарядно, запретила бдной двушк выходить, ласкала её, нарядила въ разныя свои украшенія, въ и-виною надеждою, что лордъ Гэдбёри, что жолтый испанецъ изъ посольства, прусскій секретарь и Уальсингэмъ Гели, кавалеры Шарлотты на бал, прідутъ непремнно; но единственный экипажъ, подъзжавшій къ воротамъ дома баронессы С*, былъ фіакръ, изъ котораго вышли хорошо знакомые дырявые сапоги Филиппа. Такая нжная мать, какъ мистриссъ Бэйнисъ, очень могла раздосадоваться.

Филиппъ же былъ необыкновенно застнчивъ и скроменъ. Онъ не зналъ, съ какой точки зрнія его друзья взглянутъ за его вчерашній поступокъ. Онъ сидлъ цлое утро дома съ однимъ польскимъ полковникомъ, который жилъ въ одной съ нимъ гостинниц и котораго Филиппъ пригласилъ въ свои секунданты на случай, если вчерашняя баталія будетъ имть послдствія. Онъ оставилъ полковника съ табакомъ и пивомъ, а самъ поскакалъ взглянуть на свою возлюбленную. Бэйнисы не слыхали о вчерашней баталіи; они только и говорили о бал, о любезности лорда Эстриджа, о присутствіи королевскихъ принцевъ, удостоившихъ этотъ балъ своимъ присутствіемъ. Филиппа мама побранила и холодно приняла; но онъ привыкъ къ этому обращенію и почувствовалъ большое облегченіе, найдя, что ей неизвстно его безпорядочное поведеніе. Онъ не сказалъ Шарлотт о своей ссор: это могло испугать двушку; итакъ разъ въ жизни другъ нашъ промолчалъ.

Но если онъ имлъ вліяніе на издателя Galignani's Messenger, почему онъ не упросилъ редакторовъ этой превосходной газеты не упоминать о суматох, происходившей на балу посланника? Съ сожалніемъ долженъ я сказать, что черезъ два дня посл бала, въ газет появился параграфъ, разсказывавшій подробности баталіи, и виновный Филиппъ нашолъ нумеръ этой газеты на стол передъ мистриссъ Бэйнисъ и генераломъ, когда онъ пришолъ въ Элисейскія Поля по своему обыкновенію. За этой газетой сидлъ генералъ-маіоръ Бэйнисъ въ большомъ смущеніи, а возл него — его грозная супруга; но Шарлотты въ комнат не было.

Сердце Филиппа сильно забилось при вид этой угрюмой четы и виновной газеты, лежавшей передъ ними, на которую была положена худощавая рука мистриссъ Бэйнисъ.

— Итакъ, сэръ, закричала она:- вы еще удостоиваете насъ своимъ обществомъ посл того, какъ вы отличились третьяго дня? Вы дрались, какъ носильщикъ, на балу его превосходительства. Это отвратительно! Я не могу придумать другого слова: отвратительно!

Тутъ, я полагаю, она толкнула генерала, или сдлала ему какой-нибудь знакъ, по которому онъ догадался, что ему пора выступить на сцену, потому что Бэйнисъ прямо началъ стрлять въ Филиппа.

— Право, сэръ, о боле неприличномъ поведеніи я въ жизнь свою не слыхалъ!

— О васъ говорятъ по всему городу, мистеръ Фирминъ! это будетъ напечатано во всхъ газетахъ. Когда его сіятельство услыхалъ объ этомъ, онъ былъ взбшонъ. Никогда, никогда не будете приняты вы у посланника посл того, какъ вы такъ обезславили себя! вскричала генеральша.

— Обезславили — это настоящее слово. Безславно было ваше поведеніе! вскричалъ генералъ.

— Вы не знаете, какъ меня раздражили, извинялся Филиппъ. — Когда я подошолъ, Туисденъ хвалился, что онъ меня ударилъ… и… и… насмхался надо иною.