– Пивка, пивка, просила ведь! Потом бы не успел?

– Потом сфои платить нато. Тфои, то есть. Фот я за ними…

– А чего под окном-то?

– Та я уфидел тфоево, когда он в потъест фхотил. Не стал мосолить класа.

Зина в душе поблагодарила его за осмотрительность, а в окно прошептала:

– Подожди минутку, сейчас сброшу!

Она быстро прошла в спальню, взяла кошелек и вынула оттуда две

пятитысячных купюры. Вернулась на кухню, в ящике стола нашла пустой

флакончик от витаминов, сунула туда деньги, завернула пробку и подошла к

окну. Рюмин стоял и смотрел, неловко задрав загипсованную голову.

– Держи, - она бросила флакончик. – Тут даже больше, чем обещала. Спасибо

тебе.

Он поднял флакончик, отвинтил крышку и корявыми пальцами долго

вытаскивал оттуда купюры. Вытащил, развернул, заметно удивился и, словно

не веря глазам, поднял бумажки вверх, к солнцу.

– И тепе спасипо, - Рюмин удоволенно закивал головой, аккуратно свернул

деньги и спрятал в нагрудный карман рубашки.

– Мы с тобой в расчете? – спросила Зина, осторожно оглядываясь на дверь.

– Та, фполне! – он махнул рукой и пошел по тротуарчику – видимо, к пивной

палатке.

Зина вздохнула облегченно, закрыла окно и опустилась на стул. Только

сейчас она почувствовала, как смертельно устала за все это время. Она

327

услышала, как в ванной перестала шуметь вода. Значит, он помылся и сейчас

вернется. Надо встать. Но встать сил не было.

Когда Добряков вошел на кухню свежий, с влажными, уложенными на

ровный пробор волосами, она устало сказала ему, виновато улыбаясь:

– Что-то с ногами опять. Ты не мог бы сам что-нибудь взять в холодильнике и

порезать? Извини.

– Конечно, не беспокойся, - от всей его недавней растерянности и

оброшенности и следа не осталось. Он бодро, деловито нарезал колбасы,

сыра, вымыл персики, поставил тарелки на стол.

– Чайник включить?

Она только кивнула, улыбаясь.

Они сидели за столом, и Добряков рассказывал о своем разговоре с Анной

Кирилловной.

– Теперь, говорит, можете ко мне не являться. Советую, мол, вам впредь вести

себя осмотрительно… Чудеса какие-то! Надо будет перед ним извиниться,

может, и дать ему что-нибудь… Но только что это его подвинуло-то на такое, а? – не умолкал Добряков, жадно, с аппетитом запихивая в рот бутерброд.

– Ну… не знаю. Может, решил, что и сам был не прав, - Зина старалась уйти

от этого разговора.
– Ты извиниться-то, конечно, можешь, но я тебе не

советую.

– Это почему? – с набитым ртом уставился на нее Добряков.

– Да кто его знает, возомнит еще о себе чего-нибудь.

– А как вести себя с ним посоветуешь, когда встретимся?

328

– Да никак. Кивни слегка, и все. Стань ему совсем чужим. Делай вид, что не

прощаешь ему такую обиду, - Зина совсем запуталась в аргументах,

понимала, что несет вздор, но не могла остановиться. – Ни о чем спрашивать

его не надо, ни о чем, понял? Даже и слушать его надо, Начнет что говорить –

отходи… А то мало ли что опять тебе в голову взбредет…

– Да, ты права, видимо, - активно пережевывал Добряков.

Зина была как на взводе: ничего не ела, только курила непрестанно сигарету

за сигаретой.

– Ну что, может, отметим такое событие? – спросил Добряков, протягивая

руку к пачке сигарет.

– Ты думаешь? – неуверенно спросила Зина.

– А чего? Все позади. Никакой адвокат больше не нужен, - он запнулся и

поспешно поправился: - Только вот жалко денег, что ты ему заплатила…

– Да бог с ними! – отмахнулась Зина. – Считай все равно с пользой заплатила, раз так все обернулось.

– Богу, что ли, выходит, заплатила? – осклабился Добряков.

– А хоть и ему, главное – помог.

– Ну-ну, - кивнул Добряков и глубоко затянулся.

– А что, ты, наверно, прав, - сказала Зина, - после напряжения всех этих

последних дней, точно, будет в самый раз расслабиться. Сгоняешь, что ли?
–

Она и сама чувствовала, что вот-вот не выдержит, сорвется, что надо