темные в свете факелов ручейки.

Пули вновь и вновь хлестали по толпе, горожане разбегались в разные стороны.

Кто-то пытался скрыться в воротах храма, там образовалась давка, на упавших

напирали и напирали. Их пришпоривала бушующая на площади смерть, но, наверное,

больше, чем полегло от пуль, было затоптано в давке.

– Монтини, арестуйте этих двоих!
– приказал Фанцетти.
– Похоже, они скрылись в

храме.

– Но мы в сапогах, а они там обувь...

– Нам плевать на их дурацкие суеверия, понял?
– ощерился Фанцетти.
–

Выполняйте. Обыщите храм. Если кто окажет сопротивление...

– Да, монсеньор, но договор...

– А это уж тем более не ваша забота, лейтенант, - отозвался магистр. "Конечно,

это нарушение договора, но, во-первых, их попытки спора тоже можно так

истолковать, а во-вторых, даже если возмутятся, поделать ничего не смогут. Сила

всегда права.

– Есть, монсеньор!

Солдаты двинулись к богато изукрашенным воротам.

– Сюда иноверцам нельзя!
– поднялся с колен жрец. Пуля попала ему в плечо,

раздробила ключицу, на морщинистом лице отразилось страдание. Но перспектива

увидеть осквернение своего храма заставила жреца превозмочь адскую боль и

подняться с окровавленных ступеней.
– Богиня покарает вас!

Фанцетти вырвал из-за пояса здоровенный черный пистоль. Здесь, в Джайсалмере,

без заряженного оружия ходить он не решался. Не торопясь навел его на лицо

старика и плавно нажал на курок. Грохот, всплеск пламени из ствола - и лицо

старика исчезло в красноватом облаке.

– Надеюсь, я увижу кончину последнего идолопоклонника, - усмехнулся Фанцетти,

глядя, как солдаты, пинками и прикладами пробивая путь в толпе, врываются

внутрь.

Глава 4.

Пратапа спас боевой опыт, помноженный на острую ненависть к северянам и

предчувствие подобного. За исчезающе-малые доли мгновения он успел свалить жену

наземь, накрыл ее собой и постарался вжаться в уличную пыль как раз когда над

головой пронеслась смерть. Перекатившись, таща жену за руку, он вскочил и

вломился в толпу. По горожанам стегнул второй залп, кто-то рядом захрипел и осел

в окровавленную пыль, зажимая рану, грязно-белое дхоти на глазах темнеет,

набухая кровью.

Пратап вырвал из кобуры на поясе пистоль. Торопливо зарядил ("Хорошо, что не

оставил дома, - подумал он.
– Хоть за жреца расквитаюсь"), поднялся, прицелился,

насколько это было возможно в толпе. Он хотел выстрелить в чужеземного

священника, обернувшегося убийцей и святотатцем, но увидел, что в него самого

целится высокий рыжеволосый мушкетер темесской армии с сержантскими нашивками.

Для пистоля расстояние великовато, но выбирать не приходится. Нужно хоть как-то

отплатить чужеземцам за бойню. Уж если неведомая женщина решилась, уклоняться от

боя воину - позор. Во дворец вернуться они еще успеют, несколько минут ничего не

решат.

Выстрел грохнул за миг до того, как темесец успел нажать на курок. Пистоль

дернулся, будто хотел вырваться из руки и сбежать из бойни, из шеи сержанта

вырвался, попав прямо в глаза соседнему солдату, целый фонтан крови: пуля

перебила сонную артерию. Сержант осел в пыль, мелко и жутко суча ногами в

начищенных сапогах. Отчаянно завизжала Амрита... Солдат нажал на курок прежде,