Поспшно открывъ дверь, онъ исчезъ, оставивъ ихъ теряться въ бездн догадокъ и предположеній. Заслыша голосъ Мусдемона, который звалъ его, онъ опрометью бросился на дворъ.

Вскочивъ на лошадь, онъ направился къ гавани, откуда ршился снова переправиться въ Мункгольмъ, надясь застать тамъ незнакомца, который заставилъ погрузиться въ глубокія размышленія одинъ изъ самыхъ легкомысленныхъ умовъ одной изъ наиболе легкомысленныхъ столицъ.

— Если это дйствительно былъ Орденеръ Гульденлью, — разсуждалъ онъ самъ съ собой, — въ такомъ случа моя бдная Ульрика… Но, нтъ, невозможно, чтобы онъ былъ такъ глупъ, предпочтя бдную дочь государственнаго преступника богатой дочери всемогущаго министра. Во всякомъ случа дочь

Шумахера не боле, какъ одна изъ его прихотей. Ничто не мшаетъ, имя жену, завести въ то же время и любовницу… это даже бонтонно. Но нтъ, это не Орденеръ. Сынъ вице-короля не нарядился бы въ такой потасканный камзолъ; а это старое черное перо безъ пряжки, истрепанное втромъ и дождемъ! А этотъ широкій плащъ, изъ котораго вышла бы палатка! Эти всклоченные волосы, незнакомые ни съ гребенкой, ни съ прической! Эти сапоги съ желзными шпорами, забрызганные грязью и пылью! Нтъ, ршительно это на него не похоже. Баронъ Торвикъ, кавалеръ ордена Даннеброга; этотъ же незнакомецъ не имлъ никакого знака отличія. Будь я кавалеромъ ордена Даннеброга, мн кажется, я даже спалъ бы въ орденской цпи. О, нтъ! Онъ даже не слыхалъ о Клеліи. Нтъ, это не сынъ вице-короля.

— Ну, кто тамъ еще? Ты, Поэль! Кто тебя послалъ?

— Ваше превосходительство забыли, что сами изволили приказать мн.

— Да? — пробормоталъ генералъ: — А! Я хотлъ, чтобы ты подалъ мн этотъ картонъ.

Поэль передалъ губернатору картонъ, который тотъ самъ легко могъ достать, протянувъ только руку.

Генералъ машинально отложилъ картонъ, не раскрывая его, и разсянно перелисталъ нсколько бумагъ.

— Поэль, что это хотлъ я спросить… Который часъ?

— Шесть часовъ утра, — отвтилъ слуга генералу, передъ глазами котораго висли часы.

— Что, бишь, я хотлъ сказать теб, Поэль… Что новаго во дворц?

Генералъ продолжалъ разсматривать бумаги, съ озабоченнымъ видомъ надписывая нсколько словъ на каждой.

— Ничего, ваше превосходительство, не считая того, что все еще ждутъ моего барина, отсутствіе котораго, видно, безпокоитъ и генерала.

Генералъ поднялся изъ-за стола, съ досадой взглянувъ на Поэля.

— Ты плохо видишь, Поэль. Мн безпокоиться объ Орденер! Мн извстны причины его отсутствія, и пока я совсмъ не жду его.

Генералъ Левинъ Кнудъ такъ ревниво оберегалъ права своей власти, что они казались ему попранными, если какой-нибудь подчиненный дерзалъ угадать его тайную мысль и думать, что Орденеръ дйствовалъ безъ его вдома.

— Ступай, Поэль, — продолжалъ онъ.

Слуга вышелъ.

— Право, — вскричалъ губернаторъ, оставшись одинъ: — Орденеръ заходитъ слишкомъ далеко. Пытаясь согнуть клинокъ, ломаетъ его. Заставить меня провести ночь въ безсонниц и нетерпніи! Подвергнуть генерала Левина сарказмамъ канцлерши, догадкамъ лакея! И все для того, чтобы старый врагъ получилъ первый объятія, на которыя иметъ право старый другъ. Орденеръ! Орденеръ! Прихоти убиваютъ свободу! Пусть только вернется, пусть только покажется, чортъ меня побери, если я не встрчу его какъ порохъ встрчаетъ огонь. Нтъ, каково! Подвергать губернатора Дронтгейма догадкамъ слуги, сарказмамъ канцлерши! Пусть только появится!..

Генералъ продолжалъ помчать бумаги, не читая ихъ, до такой степени онъ былъ раздосадованъ.

— Генералъ, батюшка! — вскричалъ знакомый голосъ.

Орденеръ сжималъ въ своихъ объятіяхъ старика, который не могъ удержаться отъ радостнаго восклицанія.

— Орденеръ, мой храбрый Орденеръ! Чортъ побери!

Какъ я радъ!.. Я радъ, баронъ, — продолжалъ генералъ, вдругъ перемнивъ тонъ: — что вы умете обуздывать свои чувства. Кажется, вы были рады свидться со мною и если воздержались отъ этого въ теченіе сутокъ, то лишь для того, чтобы умть сдерживать свои порывы.

— Батюшка, не вы-ли часто говаривали мн, что врагъ въ несчастіи предпочтительне счастливаго друга. Я прибылъ сюда изъ Мункгольма.

— Не спорю, — возразилъ генералъ: — если несчастіе дйствительно грозитъ врагу. Но будущность Шумахера…

— Въ большей опасности, чмъ когда-либо. Достойный генералъ, гнусный заговоръ составленъ противъ несчастнаго. Его бывшіе друзья хотятъ погубить его. Его исконный врагъ долженъ его спасти…

Генералъ, выраженіе лица котораго постепенно смягчалось, перебилъ Орденера:

— Прекрасно, мой милый, но о чемъ ты толкуешь? Шумахеръ находится подъ моей защитой. Какіе друзья? Какіе заговоры?..

Орденеру затруднительно было дать опредленный отвтъ на этотъ вопросъ. Онъ обладалъ крайне скудными, слишкомъ недостаточными свдніями о положеніи человка, для котораго рисковалъ своей жизнью. Многіе нашли-бы, что онъ поступаетъ неразумно, но молодежь поступаетъ такъ, какъ она считаетъ справедливымъ инстинктивно, а не по разсчету; и при томъ на этомъ свт, гд благоразуміе такъ сухо, гд мудрость такъ иронична, кто станетъ отрицать, что великодушіе не есть безуміе? Все относительно на земл, гд все иметъ свои границы; сама добродтель почиталась-бы величайшей глупостью, если бы надъ людьми не было Бога. Орденеръ былъ въ томъ счастливомъ возраст, который еще не утратилъ вры и доврія къ себ; ради послдняго онъ рисковалъ своей жизнью. Генералъ принялъ его доводы, которые не выдержали-бы холодной критики.