— Э! э! Вотъ мудрое изрченіе. Да кто же это вамъ сказалъ, господинъ въ зеленомъ плащ, что баронъ не любитъ Ульрики Алефельдъ?

— Но въ такомъ случа, позвольте узнать, кто вамъ сказалъ, что онъ ее любитъ?

Тутъ поручикъ, какъ обыковенно бываетъ въ пылу разговора, принялся утверждать то, въ чемъ самъ не былъ хорошенько увренъ.

— Кто мн сказалъ, что онъ ее любитъ? Смшной вопросъ! Мн жаль вашихъ прорицаній; всмъ извстно, что этотъ бракъ столько же по страсти, сколько и по разсчету.

— За исключеніемъ, по крайней мр, меня, — сказалъ Орденеръ серьезнымъ тономъ.

— Пожалуй, за исключеніемъ васъ. Но что за бда! Вы не можете воспрепятствовать сыну вице-короля быть влюбленнымъ въ дочь канцлера!

— Влюбленнымъ?

— До безумія!

— Дйствительно, ему надо быть безумнымъ, чтобы влюбиться.

— Что! Не забывайте, кому вы это говорите. Право можно подумать, что сынъ вице-короля не посметъ влюбиться безъ одобренія этого вахлака.

Съ этими словами офицеръ поднялся съ своего мста.

Этель, примтивъ вспыхнувшіе взоры Орденера, бросилась къ нему.

— Ради Бога, — вскричала она: — успокойтесь, не обращайте вниманія на эти оскорбленія. Что намъ за дло, любитъ-ли сынъ вице-короля дочь канцлера, или нтъ.

Эта нжная ручка, положенная на сердце молодаго человка, утишила въ немъ бурю; взоръ его съ упоеніемъ остановился на Этели, онъ не слушалъ боле поручика, который, снова предавшись веселости, вскричалъ:

— Двица съ замчательной граціей исполняетъ роль сабинянокъ между ихъ отцами и мужьями. Я выразился нсколько неосторожно и забылъ, — продолжалъ онъ, обращаясь къ Орденеру: — что между нами заключенъ союзъ братства, что мы не имемъ боле права вызывать другъ друга. Рыцарь, вотъ вамъ моя рука. Признайтесь съ своей стороны, что вы забыли, что говорите о сын вице-короля его будущему шурину, поручику Алефельду.

При этомъ имени Шумахеръ, который до сихъ поръ то равнодушно, то нетерпливо наблюдалъ за обоими, вскочилъ со скалы, испустивъ крикъ негодованія.

— Алефельдъ! Одинъ изъ Алефельдовъ передо мною! Змя! Какъ это въ сын не узналъ я гнуснаго отца? Оставьте меня въ поко въ моей тюрьм, я не былъ приговоренъ къ наказанію видть васъ. Теперь недостаетъ только, чтобы возл сына Алефельда я увидлъ сына Гульденлью… Низкіе предатели! Зачмъ не явятся они сюда сами издваться надъ моими слезами изступленія и бшенства? Отродье! Проклятое отродье Алефельда, оставь меня!

Офицеръ, ошеломленный сперва пылкостью проклятій, вскор вернулъ къ себ самообладаніе и гнвно вскричалъ:

— Молчи, старый безумецъ! Скоро ли ты кончишь свои демонскія заклинанія?

— Оставь, оставь меня, — продолжалъ старикъ: — неси съ собой мое проклятіе твоему роду и презрнному роду Гульденлью.

— Чортъ возьми, — вскричалъ офицеръ съ бшенствомъ: — ты наносишь мн двойное оскорбленіе!..

Орденеръ остановилъ поручика, который вышелъ изъ себя.

— Не забывайте уваженія къ возрасту даже въ своемъ враг, поручикъ. У насъ есть съ вами счеты и я дамъ вамъ удовлетвореніе за обиды, нанесенныя узникомъ.

— Все равно, — отвчалъ Алефельдъ: — если вы берете на себя двойную отвтственность. Поединокъ нашъ будетъ не на животъ, а на смерть, такъ какъ мн придется отмстить и за самого себя и за моего зятя. Не забудьте, что поднявъ мою перчатку, вы въ то же время подняли перчатку Орденера Гульденлью.

— Поручикъ Алефельдъ, — отвтилъ Орденеръ: — вы заступаетесь за отсутствующихъ съ жаромъ, свидтельствующимъ о вашей великодушной натур. Отчего же вы такъ мало имете состраданія къ злополучному старцу, которому несчастія даютъ нкоторое право быть несправедливымъ?

Алефельдъ обладалъ одной изъ тхъ натуръ, добрыя качества которыхъ пробуждаются похвалой. Пожавъ руку Орденера, онъ подошелъ къ Шумахеру, который, обезсиленный своей страстной вспышкой, упалъ на утесъ въ объятія плачущей Этели.

— Господинъ Шумахеръ, — сказалъ офицеръ: — вы употребили во зло вашу старость, а я, быть можетъ, употребилъ бы во зло мою молодость, если бы вы не нашли себ защитника. Въ это утро я въ послдній разъ зашелъ въ вашу тюрьму, чтобы объявить вамъ, что отнын, по особенному приказанію вице-короля, вы будете свободны и безъ надзора въ этой башн. Примите эту добрую всть изъ устъ врага.

— Уйдите, — сказалъ старый узникъ глухимъ голосомъ.

Поручикъ поклонился и ушелъ, внутренно довольный одобрительнымъ взглядомъ Орденера.

Нсколько минутъ Шумахеръ, потупивъ голову и, скрестивъ руки на груди, оставался погруженнымъ въ глубокую задумчивость; и потомъ вдругъ устремилъ взоръ свой на Орденера, который молча стоялъ передъ нимъ.

— Ну-съ, — сказалъ онъ.

— Графъ, Диспольсенъ былъ убитъ.

Голова старика снова упала на грудь. Орденеръ продолжалъ:

— Его убійца знаменитый разбойникъ Ганъ Исландецъ.