— О, благородная двушка, пусть сердца наши бьются вмст. Великодушный другъ! Я скоро вернусь къ теб. Ты будешь моей; я хочу спасти твоего отца, чтобы заслужить отъ него названіе сына. Этель, возлюбленная Этель!..

Кто въ состояніи изобразить то, что творится въ благородномъ сердц, чувствующемъ, что оно понято другимъ, столь же благороднымъ? И если любовь неразрывными узами скрпляетъ эти дв великихъ души, кто можетъ описать ихъ невыразимое наслажденіе? Кажется, соединившись въ это краткое мгновеніе, он испытываютъ все счастье, вс радости бытія, увнчаннаго прелестью великодушной жертвы.

— Иди, мой Орденеръ, и если ты не вернешься, безнадежная тоска убиваетъ. У меня останется это горькое утшеніе.

Оба поднялись. Взявъ подъ руку Этель, Орденеръ молча направился по извилистымъ аллеямъ мрачнаго сада.

Печально дошли они до двери башни, служившей выходомъ, и тутъ Этель, вынувъ маленькія золотыя ножницы, отрзала прядь своихъ прекрасныхъ черныхъ волосъ.

— Возьми ее, Орденеръ; пусть она сопровождаетъ тебя, пусть будетъ счастливе меня.

Орденеръ благоговйно прижалъ къ губамъ этотъ подарокъ своей возлюбленной.

Этель продолжала:

— Думай обо мн, Орденеръ, я же стану молиться за тебя. Моя молитва, быть можетъ, будетъ столь же могущественна предъ Богомъ, какъ твое оружіе надъ демономъ.

Орденеръ сталъ на колни передъ этимъ ангеломъ. Его сердце было черезчуръ полно чувствъ, чтобы онъ могъ выговорить слово. Нсколько минутъ сердца ихъ бились одно подл другаго. Въ минуту, можетъ быть, вчной разлуки Орденеръ съ печальнымъ восторгомъ наслаждался счастьемъ обнявъ еще разъ свою дорогую Этель. Наконецъ, запечатлвъ на блдномъ лбу молодой двушки цломудренный долгій поцлуй, онъ поспшно бросился подъ темные своды винтовой лстницы, услышавъ въ послдній разъ это грустное и сладостное «прости»!

Посл безсонно проведенной ночи, графиня Алефельдъ встала и полулежа на соф, размышляла о горькихъ плодахъ порочной страсти, преступленіи, которое подтачиваетъ жизнь наслажденіями безъ счастья, горемъ безъ утшенія.

Она думала о Мусдемон, который нкогда рисовался въ ея воображеніи столь обольстительнымъ и столь отвратительнымъ теперь, когда она поняла его, когда узнала душу, скрываемую тломъ. Несчастная плакала не о томъ, что обманулась, но о томъ, что не могла боле обманывать себя; плакала отъ сожалнія, а не раскаянія, и слезы не облегчали ее.

Въ эту минуту дверь отворилась. Она поспшно отерла глаза и съ раздраженіемъ обернулась, такъ какъ никого не велла пускать къ себ. При вид Мусдемона, гнвъ ея смнился ужасомъ, который смягчился, когда она примтила съ нимъ своего сына Фредерика.

— Матушка! — вскричалъ поручикъ: — Какимъ образомъ вы здсь? Я думалъ, что вы въ Берген. Разв нашихъ прекрасныхъ дамъ снова обуяла страсть къ путешествіямъ?

Графиня заключила Фредерика въ свои объятія, на которыя, какъ вс избалованныя дти, онъ отвчалъ доволъно холодно. Быть можетъ, это было наиболе чувствительнымъ наказаніемъ для этой несчастной. Фредерикъ былъ ея любимое дтище, единственное существо въ мір, къ которому она питала безкорыстную привязанность. Часто въ падшей женщин, въ которой заглохли вс чувства супруги, сохраняется еще нчто материнское.

— Я вижу, сынъ мой, что, узнавъ о моемъ присутствіи въ Дронтгейм, вы поспшили увидться со мною.

— О! Совсмъ нтъ. Мн наскучила крпость и я прибылъ въ городъ, гд встртилъ Мусдемона, который привелъ меня сюда.

Бдная мать глубоко вздохнула.

— Кстати, матушка, — продолжалъ Фредерикъ: — я радъ, что увидлся съ вами. Скажите, въ мод ли еще банты изъ розовыхъ лентъ у подола камзола? Привезли-ли вы мн флаконъ съ «Масломъ Молодости», которое блитъ кожу? Вы, конечно, не забыли захватить съ собой послдній переводный романъ, галуны чистаго золота, которые я просилъ у васъ для моего дорожнаго плаща огненнаго цвта, маленькія гребенки, которыя употребляются теперь въ прическ для поддержки буклей…

Несчастная женщина привезла сыну только свою любовь.

— Дорогой сынъ, я была больна, мои страданія помшали мн позаботиться о твоихъ прихотяхъ.

— Вы были больны, матушка? Ну, а теперь вы себя лучше чувствуете?.. Кстати, какъ поживаетъ стая моихъ нормандскихъ псовъ? Готовъ побиться объ закладъ, что мою обезьяну не купаютъ каждый вечеръ въ розовой вод, и наврно, вернувшись, я найду моего бильбаоскаго попугая мертвымъ… Безъ меня некому позаботиться о моихъ животныхъ.

— По крайней мр ваша мать заботится о васъ, сынъ мой, сказала мать дрогнувшимъ голосомъ.

Въ эту минуту ангелъ истребитель, ввергаюший души гршниковъ въ вчныя муки ада, и тотъ сжалился-бы надъ скорбью, которая сжимала сердце злополучной графини.

Мусдемонъ смялся въ углу комнаты.

— Господинъ Фредерикъ, — сказалъ онъ: — я вижу, что ваша стальная шпага не хочетъ ржавть въ желзныхъ ножнахъ. Вы не утратили, не забыли въ Мункгольмскихъ башняхъ добрыя преданія Копенгагенскихъ салоновъ. Но удостойте меня отвтомъ, къ чему вс эти «Масла Молодости», розовыя ленточки, эти маленькія гребенки, къ чему вс эти орудія осады, когда единственная женская крпость, заключенная въ Мункгольмскихъ башняхъ, неприступна?