— Благороденъ сердцемъ! — повторилъ старикъ: — Благороденъ сердцемъ! Это благородство выше того, которымъ награждаютъ короли: оно дается только отъ Бога. Онъ расточаетъ его мене, чмъ т…

Переведя взоръ на разбитый щитъ, узникъ добавилъ:

— И никогда не отнимаетъ.

— Не забудьте, батюшка, — замтила Этель: — тотъ, кто сохранитъ это благородство, легко утшится въ утрат другого.

Слова эти заставили вздрогнуть отца и возвратили ему мужество. Твердымъ голосомъ онъ возразилъ:

— Справедливо, дочь моя. Но ты не знаешь, что немилость, признаваемая всми несправедливой, иной разъ оправдывается нашимъ тайнымъ сознаніемъ. Такова наша жалкая натура: въ минуту несчастія возникаютъ въ насъ тысячи голосовъ, упрекающихъ насъ въ ошибкахъ и заблужденіяхъ, голосовъ, дремавшихъ въ минуту благополучія.

— Не говорите этого, дорогой батюшка, — сказала Этель, глубоко тронутая, такъ какъ дрогнувшій голосъ старца далъ ей почувствовать, что у него вырвалась тайна одной изъ его печалей.

Устремивъ на него любящій взоръ и цлуя его холодную морщинистую руку, она продолжала съ нжностію:

— Дорогой батюшка, вы слишкомъ строго судите двухъ благородныхъ людей, господина Орденера и себя.

— А ты относишься къ нимъ слишкомъ милосердно, Этель! Можно подумать, что ты не понимаешь серьезнаго значенія жизни.

— Но разв дурно съ моей стороны отдавать справедливость великодушному Орденеру?

Шумахеръ нахмурилъ брови съ недовольнымъ видомъ.

— Дочь моя, я не могу одобрить твоего увлеченія незнакомцемъ, котораго, безъ сомннія, ты не увидишь боле.

— О! Не думайте этого! — вскричала молодая двушка, на сердце которой какъ камень легли эти холодныя слова: — мы увидимъ его. Не для васъ-ли ршился онъ подвергнуть жизнь свою опасности?

— Сознаюсь, сперва я, подобно теб, положился на его общанія. Но нтъ, онъ не пойдетъ и потому не вернется къ намъ.

— Онъ пойдетъ, батюшка, онъ пойдетъ.

Эти слова молодая двушка произнесла почти оскорбленнымъ тономъ. Она чувствовала себя оскорбленною за своего Орденера. Увы! Въ душ она слишкомъ уврена была въ томъ, что утверждала.

Узникъ, повидимому не тронутый ея словами, возразилъ:

— Ну, положимъ, онъ пойдетъ на разбойника, рискнетъ на эту опасность, — результатъ, однако, будетъ тотъ-же: онъ не вернется.

Бдная Этель!.. Какъ страшно иной разъ слова, сказанныя равнодушно, растравляютъ тайную рану тревожнаго, истерзаннаго сердца! Она потупила свое блдное лицо, чтобы скрыть отъ холоднаго взора отца дв слезы, невольно скатившiяся съ ея распухшихъ вкъ.

— Ахъ, батюшка, — прошептала она: — можетъ быть въ ту минуту, когда вы такъ отзываетесь о немъ, этотъ благородный человкъ умираетъ за васъ!

Старикъ сомнительно покачалъ головой.

— Я столь же мало врю этому, какъ и желаю этого; впрочемъ, въ чемъ, въ сущности, моя вина? Я оказался бы неблагодарнымъ къ молодому человку, такъ точно, какъ множество другихъ были неблагодарны ко мн.

Глубокій вздохъ былъ единственнымъ отвтомъ Этели; Шумахеръ, наклонившись къ столу, разсянно перевернулъ нсколько страницъ Жизнеописанія великихъ людей, Плутарха, томъ которыхъ уже изорванный во многихъ мстахъ и исписанный замчаніями, лежалъ передъ нимъ.

Минуту спустя послышался стукъ отворившейся двери, и Шумахеръ, не оборачиваясь, вскричалъ по обыкновенію:

— Не говорите! Оставьте меня въ поко; я не хочу никого видть.

— Его превосходительство господинъ губернаторъ, — провозгласилъ тюремщикъ.

Дйствительно, старикъ въ генеральскомъ мундир, со знаками ордена Слона, Даннеброга и Золотаго Руна на ше, приблизился къ Шумахеру, который привсталъ, повторяя сквозь зубы:

— Губернаторъ! Губернаторъ!

Губернаторъ почтительно поклонился Этели, которая, стоя возл отца, смотрла на него съ безпокойнымъ, тревожнымъ видомъ.

Прежде чмъ вести дале наш разсказъ, быть можетъ не лишне будетъ напомнить въ короткихъ словахъ причины, побудившія генерала Левина сдлать визитъ въ Мункгольмъ.

Читатель на забылъ непріятныхъ встей, встревожившихъ стараго губернатора въ XX глав этой правдивой исторіи. Когда онъ получилъ ихъ, первое, что пришло ему на умъ — это необходимость немедленно допросить Шумахера; но лишь съ крайнимъ отвращеніемъ могъ онъ ршиться на этотъ шагъ. Его доброй, великодушной натур противна была мысль потревожить злополучнаго узника, и безъ того уже обездоленнаго судьбою, котораго онъ видлъ на высот могущества; противно было вывдывать сурово тайны несчастія, даже заслуженнаго.