— Пощадите!

Малорослый, скрестивъ руки, устремилъ на него налитые кровью глаза, сверкающіе ярче пламени костра.

— Моли этотъ ящикъ о твоемъ спасеніи, — замтилъ онъ съ страшной ироніей.

— Пощадите!.. Пощадите! — повторялъ Спіагудри, полумертвый отъ страха.

— Я предупреждалъ тебя, чтобы ты былъ вренъ и нмъ. Ты измнилъ мн, но клянусь ты онмешь на вки.

Спіагудри, понявъ страшный смыслъ этихъ словъ, застоналъ.

— О! Не бойся, — продолжалъ малорослый: — ты не разстанешься съ своимъ сокровищемъ.

Съ этими словами онъ снялъ съ себя кожаный поясъ, продлъ его въ кольцо ящика и привязалъ къ ше Спіагудри, который согнулся подъ непосильной тяжестью.

— Ну, — продолжалъ малорослый: — какому дьяволу поручаешь ты свою душу? Зови его скоре на помощь, не то другой демонъ, о которомъ ты и не помышлялъ, завладетъ ею прежде него.

Старикъ въ отчаяніи, не въ силахъ произнести ни слова, упалъ къ ногамъ малорослаго, знаками выражая свой ужасъ и мольбу о пощад.

— Нтъ, нтъ! — произнесъ тотъ: — слушай, врный Спіагудри, не отчаивайся, оставляя безъ проводника своего молодого товарища. Говорю теб, онъ послдуетъ за тобою. Иди же! Ты только проложешь ему дорогу… Ну!

Съ этими словами, схвативъ несчастнаго въ свои желзные тиски, онъ вынесъ его изъ башни, какъ тигръ, уносящій длинную змю.

Минуту спустя, громкій крикъ огласилъ развалины, смшавшись съ страшнымъ взрывомъ хохота.

Между тмъ отважный Орденеръ, рискуя разъ двадцать свалиться съ шаткой лстницы, добрался наконецъ до вершины толстой круглой стны башни.

При его неожиданномъ появленіи черныя столтнія совы, спугнутыя съ развалинъ, разлетлись въ стороны, устремивъ на него свой пристальный взоръ; круглые камни, катясь подъ его ногами, падали въ бездну, ударяясь о выступы скалъ съ глухимъ, отдаленнымъ шумомъ.

Въ другое время Орденеръ принялся-бы осматривать пропасть, глубина которой увеличивалась ночной темнотой. Взглядъ его, обозрвая огромныя тни на горизонт, темные контуры которыхъ едва бллись на притуманномъ блеск луны, пытался-бы различать пары отъ скалъ и горы отъ облаковъ; въ его воображеніи ожили-бы вс эти гигантскіе образы, вс эти фантастическіе виды, которые при лунномъ свт воспринимаютъ горы и туманы. Онъ прислушивался-бы къ смутному говору озера и лса, смшивающемуся съ рзкимъ свистомъ сухой травы, волнуемой втромъ у его ногъ, среди разслинъ скалы. Его умъ одарилъ-бы языкомъ эти мертвенные голоса, которые издаетъ природа въ ночной тишин, когда все на земл засыпаетъ.

Между тмъ, въ эту минуту, хотя сцена, явившаяся взору Орденера, невольно взволновала все его существо, иныя мысли толпились въ его голов. Едва нога его ступила на вершину стны, взоры его устремились къ югу и невыразимый восторгъ овладлъ имъ, когда примтилъ онъ межъ хребтами двухъ горъ блестящую точку, сверкавшую на горизонт, подобно красной звзд.

То былъ Мункгольмскій маякъ.

Истинныя радости жизни недоступны тому, кто не въ состояніи понять счастія, охватившаго все существо молодаго человка. Сердце его забилось отъ восторга; сильно вздымающаяся грудь едва дышала. Устремивъ неподвижный пристальный взоръ на звзду, онъ взиралъ на нее съ умиленіемъ и надеждой. Ему казалось, что этотъ лучъ свта въ глубокую ночь исходившій изъ жилища, въ которомъ таилось его блаженство, несся къ нему изъ сердца Этели.

О! Нельзя сомнваться, что иной разъ, не взирая на время и пространство, души могутъ таинственнымъ образомъ бесдовать между собою. Тщетно реальный міръ воздвигаетъ преграды между двумя любящими сердцами; живя идеальной жизнью, они свидятся и въ разлук, соединятся и въ смерти. Что значитъ разлука тлесная, физическое разстояніе для двухъ существъ, неразрывно соединенныхъ единомысліемъ и общимъ стремленіемъ.

Истинная любовь можетъ страдать, но никогда не умретъ.

Кто не стоялъ сотни разъ въ дождливую ночь подъ окномъ, едва освщенномъ во мрак? Кто не ходилъ взадъ и впередъ передъ дверью, кто радостно не блуждалъ вокругъ дома? Кто поспшно не сворачивалъ съ дороги, чтобы слдовать вечеромъ по извилинамъ глухой улицы за разввающимся платьемъ, за блымъ покрываломъ, нечаянно примченнымъ въ тни? Кому неизвстны эти волненія, тотъ никогда не любилъ.

Глядя на отдаленный Мункгольмскій маякъ, Орденеръ погрузился въ задумчивость. Печальное, ироническое довольство смнило въ немъ первый восторгъ; тысячи разнообразныхъ ощущеній столпились въ его взволнованной груди.

— Да, — говорилъ онъ себ: — долгій, томительный путь долженъ совершить человкъ, чтобы наконецъ примтить точку счастія въ безпредльной ночи… Она тамъ!.. Спитъ, мечтаетъ, быть можетъ думаетъ обо мн… Но кто повдаетъ ей, что ея печальный, одинокій Орденеръ стоитъ теперь во мрак на краю бездны?.. Ея Орденеръ, который иметъ отъ нея только локонъ на груди и неясный свтъ огня на горизонт!..

Взглянувъ на красноватый отблескъ костра, разведеннаго въ башн, отблескъ, пробивавшійся наружу черезъ трещины въ стн, онъ продолжалъ:

— Кто знаетъ, можетъ быть она равнодушно смотритъ изъ окна своей тюрьмы на отдаленное пламя этого очага…

Вдругъ громкій крикъ и продолжительный взрывъ хохота послышались ему, какъ бы выходя изъ пропасти, лежащей у его ногъ; онъ поспшно обернулся и примтилъ, что внутренность башни опустла.

Безпокоясь за старика, онъ поспшилъ спуститься, но едва усплъ пройти нсколько ступеней лстницы, какъ слуха его коснулся глухой шумъ, подобный тому, который производитъ тяжелое тло, брошенное въ воду.