— Богъ съ ними. Грхъ, ребята! Что дло, то дло, — заговорили въ народ.

— Какъ же вс тутъ — заговорилъ, еще мрачне хмурясь Титъ. — Дементій, небось, 100 колодокъ пчелъ продалъ. Я чай, сундукъ денегъ везетъ. Да что и говорить, мн его денегъ не нужно. Дай Богъ ему. А только не пошелъ бы онъ на новыя мста, чего ему идти? Первый дворъ на сел былъ. Мы знаемъ, зачмъ онъ идетъ. Кабы у него не было 3-хъ сыновъ на очереди, онъ бы не пошелъ, а онъ нынче уйдетъ, а осенью за моего сына возьмутся, а не за моего, за другого черезъ очередь. Толкуй, ты!

— Оно дло! Дядя Дементей, небось, догадливъ. Что дло, то дло. Онъ очисти рекрутчину и иди, — заговорили въ народ. —

— Грхъ будетъ, православные!..

— Да вотъ грхъ. Онъ гд, дядя Дементей? Чего онъ не пришелъ, — заговорилъ Титъ.

Толпа отъ угла стала раздвигаться. Дядя Дементей сидлъ на углу, на завалинк, облокотясь на костыль, и слушалъ. Онъ всталъ во весь свой высокій ростъ и, опустивъ голову, хромая, вышелъ въ кругъ. Онъ снялъ большую старинную шапку съ сдвшихъ густыхъ волосъ и поклонился.

— Я здся, старички, — сказалъ онъ тихимъ, кроткимъ голосомъ.

Титъ замолчалъ, отступивъ, и вс молчали.

— Что жъ, старички, даете выпускъ или нтъ? — сказалъ онъ.

— А ты не ходи, дядя, — сказалъ ему, шутя, старикъ Игнатъ.

— Мн нейти нельзя — отвчалъ Дементій. — Я собрался.

— Не выпустимъ тебя, дядя.

— А не выпустите, Богъ съ вами. —

— Слышалъ, дядя, что Титъ говоритъ, что ты сына отъ солдатчины уводишь.

— Что жъ, говорить все можно.

— Много ли налагаетъ міръ православный?

— Очисти подати за всхъ за три года, и съ Богомъ.

Старикъ прислонилъ къ ногамъ костыль и сталъ распоясываться. Распоясавшись, онъ вынулъ кошель изъ за пазухи.

— Считай, много ли будетъ! —

— Да, что, Богъ съ нимъ. Грхъ, ребята, — заговорили одни.

— Такъ-то лучше будетъ. Идите въ избу. Считай, староста, — заговорили другіе.

Дементій отдалъ 234 рубля.

— Сочти, много ли за кого я отдалъ, — сказалъ онъ старост.

Староста счелъ за Козлова 35, за Макарычева — 62, за Болхина — 17, за Савостьяна — 43, остальные за себя.

Старикъ поклонился на вс 4 стороны и пошелъ домой.

Въ 1818-мъ году мужики казеннаго села Излегощи, собравшись у крыльца дома341 едора Резунова, толковали объ общемъ сельскомъ дл — объ отбитой у нихъ сосдомъ помщикомъ, ихъ собственной Грецовской пустоши. Это не была мірская сходка по наряду; а самъ собой собрался народъ у крыльца едора.342 Сперва подошли сосдъ Митрій343 Макарычъ, первый бднякъ въ сел. Онъ пришелъ просить серничковъ или сры взаймы, но еще не отошелъ, какъ подошелъ Базыкинъ старикъ, проходя домой изъ лса съ вырзанными имъ снными вилами, показавъ вилы, пріостановился, хваля погоду. Рыжій Власъ, увидавъ вилки, перешелъ съ той стороны улицы къ нимъ же и, потрогавъ вилки, завелъ разговоръ о пахот. Иванъ Брыкинъ ходатай по Грецовскому длу шелъ изъ волостнаго правленія и остановился подл мужиковъ. Пелагеюшкинъ печникъ, замтивъ народъ и полагая, что будетъ выпивка, кликнулъ невстку и, не входя въ избу, веллъ себ подать шапку и подошелъ къ нимъ — кликнувъ сосда Гаврюху Болхина. Старшина, увидавъ народъ, подошелъ къ нимъ, и у крыльца Брыкина собралось человкъ 15, и зашелъ споръ о Грецовской земл — пахать или не пахать ее въ ныншнюю весну. Прізжалъ засдат[ель], объявлялъ, что земля отписана на Сомова. Но было подано прошеніе въ Сенатъ, и потому одни говорили, что надо пахать, другіе говорили, что не надо.

344Старикъ Михайла окановъ возвращался съ поля, куда онъ ходилъ смотрть, обсохла ли земля. Веселый, распахнутый.

— Ну благодать, — поровнявшись, проходя мимо <избы Ивана Брыкина, засталъ у его крыльца человкъ 12 мужиковъ.> Онъ остановился съ жеребой кобылой въ поводу подл мужиковъ и послушалъ то, что говорили мужики. Старику Михайл, не любившему ссоры, не полюбилось то, что говорилъ кудрявый Иванъ Брыкинъ.

345Брыкинъ налегалъ на то, что нижнимъ земскимъ судомъ пустошь утверждена за Залегощ[инскими] мужиками и 346въ ней надо запахивать. Кудрявый Брыкинъ, хмуря густыя брови и блестя черными глазами, толковалъ мужикамъ, что земля ихняя и по ршенію казенной палаты подано въ узаконенной срокъ прошеніе въ верховной Сенатъ и потому надо пахать, но старику Михайл это не нравилось, онъ зналъ, что тутъ будетъ не безъ ссоры и грха. Онъ продвинулся поближе къ крыльцу и сказалъ:

— Пахать то пахать. Извстное дло время одно. Упустишь, на весь годъ безъ хлба будешь, да какъ бы вздору какого не вышло. Чего жъ отъ Воропановскаго (такъ звали они помщика Воропановки сосда Сомова) прізжалъ Земскій повщать, чтобы мы не запахивали, а то сгонитъ.

— Да чтожъ онъ насъ въ крпость что ли купилъ?

— А ты его слушай, онъ у тебя и кабылу то твою отберетъ.

— Тото и надо поспшать.

— Разв намъ безъ той земли можно прожить.