Пріздъ барина съ дочерьми и молодымъ барчукомъ въ его блестящемъ мундир, съ двумя лакеями въ расшитыхъ ливреяхъ, бравшихъ 10-и копечныя свчи и мнявшихъ деньги, заняли его, хотя онъ и часто видалъ ихъ. Развлекло и заняло его тоже препирательство съ старушкой, хотвшей размнять ему негодный стертый пятиалтынный. И заняли его боле всего Господа, когда они вышли причащаться, снявъ шубы. Баринъ въ бломъ платк съ крестами. Молодой барчукъ въ золот, весь расшитъ, и дочери барскія въ блыхъ платьяхъ съ оголенными руками и шеями, въ лентахъ и простоволосыя. Никогда онъ не видалъ этого близко, и это заняло его. Но не показалось страннымъ. Хотя деревенскія двки не только въ церкви, но и дома простоволосыя и оголенныя показались бы ему мерзкими, онъ зналъ, что Господа живутъ по особенному, и, не зная, какъ это они живутъ, онъ не осуждалъ ихъ, но дивился на никогда невиданное. Но съ тмъ чувствомъ приличія, которое свойственно хорошему человку, онъ избгалъ подолгу смотрть на нихъ и даже въ душ осудилъ другихъ, особенно бабъ, которыя, не спуская глазъ, смотрли на господъ, когда они, подойдя къ иконостасу, прикладывались къ мстнымъ образамъ. Это невиданное зрлище Господъ развлекало его; кром того, когда онъ не занятъ былъ по церкви и не молился, онъ думалъ о домашнихъ длахъ, о томъ, что онъ забылъ приказать старшему сыну, похавшему въ городъ, купить палицу новую, и о томъ, какова будетъ пахота нынче, и пойдетъ ли молодой меринъ въ сох.

Когда баринъ, проходя мимо, остановился и подошелъ къ нему и сказалъ: «Какъ поживаешь, Иванъ едотовъ?», это польстило ему и испугало его. И когда, посл разговора, баринъ ушелъ, заговоривъ что-то не по русски съ дочерью, Иванъ едотовъ покачалъ головой и долго старался понять смыслъ словъ, сказанныхъ бариномъ. Добродушная ласка выраженія, когда онъ говорилъ съ нимъ, подйствовала на Ивана едотова. Онъ невольно съ той же добродушной лаской отвчалъ ему, но разсудокъ его не соглашался съ его чувствомъ и долго посл все заставлялъ его искать тайнаго и враждебнаго значенія сказанныхъ словъ. Слова эти должны были относиться къ В... дач и даже къ тому, что нынче мужики похали пахать ее; но какъ они относились къ этому, Иванъ едотовъ не могъ себ уяснить.

Когда онъ заперъ церковь и снесъ ключи батюшк, онъ помедлилъ у него въ горниц, такъ что попадья съ засученными рукавами, мывшая корчагу, полагая, что Иванъ едотовъ желаетъ пость, хотя и неохотно, но предложила ему закусить. Попадья и попъ уважали Ивана едотова какъ зажиточнаго и преданнаго церкви и хорошо платившаго прихожанина, приносившаго и медку и не отказывавшаго въ лошадк и насыпавшаго полный мшокъ ржи при требахъ.

Но Иванъ едотовъ, поблагодаривъ, отказался и обратился къ батюшк, который, перемнивъ за перегородкой новый подрясникъ на старый, только что вышелъ, высоко завязывая старый шитый поясъ на толстомъ живот.

— Что жъ это, батюшка, вс Господа Панаринскіе были? — спросилъ онъ.

— Нтъ, еще гости были: молоденькой Князь.

— Паренекъ-то съ висками? — сказалъ Иванъ едотовъ.

Иванъ едотовъ склонилъ голову набокъ и улыбнулся задумчиво. «Что же, говоритъ, пахать время», повторилъ онъ слова барина, вопросительно глядя на попа.

— Ласковый баринъ, истинно баринъ, слишкомъ добрый. Что же, закуси, Иванъ едотовъ.

— Спаси Христосъ, батюшка, некогда — дома никого нту. Пойду!

И Иванъ едотовъ низко поклонившись, взявъ въ об руки большую шапку и вздохнувъ отъ разочарованія въ томъ, что и отъ батюшки онъ не получилъ объясненія словъ барина, и чувствуя, что спрашивать объ этомъ было бы неприлично, вышелъ изъ горницы, осторожно налегши на прилипавшую дверь, и отворилъ ее. Въ сняхъ онъ надлъ шапку, взялъ лутошку изъ угла и, равномрно подпираясь ею, выбирая протоптанныя тропинки, перешелъ черезъ улицу и пошелъ къ дому, выдающемуся на улицу, крыльцо котораго ему издалека, за восемь дворовъ, видно было. Онъ видлъ не только самимъ имъ срубленное и по новому манеру построенное крылечко, на которомъ онъ любилъ сиживать по праздникамъ, но и лавки и столы, вынесенные на улицу, около которыхъ хлопотала средняя его сноха, бойкая, черноглазая Ольга. Онъ узналъ ее по синей панев съ галуномъ. Выйдя отъ священника, Иванъ едотовъ забылъ про барина и думалъ уже только о предстоящемъ дл ныншняго дня. Погода разъяснилась, тропинка черезъ улицу просохла. Гуси пролетли. Пахота хороша должна была быть, и ему хотлось поскоре выхать за Митькой еще съ сохой, чтобы вспахать побольше.

У Ивана едотова былъ еще старикъ отецъ и старуха мать. Старику едоту Алексичу было девяносто лтъ и старух было тоже. Старуха была уже плоха и не вставала съ печи, но была еще въ разум. Старикъ же Алексичъ еще до сихъ поръ ходилъ и, хоть и слпъ былъ, ходилъ за пчелами. Только въ роевщину онъ бралъ себ на помощь Иванову старуху. И только лтъ пять тому назадъ онъ совсмъ отказался отъ хозяйства и передалъ все старшему сыну Ивану. И прежде онъ все приказывалъ Ивану, но деньги все держалъ у себя. Теперь же онъ ни во что не входилъ и денегъ 800 р. отдалъ сыну, только пчелами завдывалъ. Но вс говорили, и Иванъ такъ думалъ, что у старика еще были спрятаны деньги, про которыя онъ никому не говорилъ. Въ дому было шесть мужиковъ и семь бабъ и дв двки и ребятъ человкъ девять. Въ всей семь считали двадцать восемь душъ. 1) Старикъ Лексичъ 90 лтъ, 2) его старуха, 3) Иванъ едотовичъ 56 лтъ и 4) его жена, 5) Родивонъ, Ивановъ братъ меньшой, 50 лтъ и его жена, 6) Ивана едотовича — трое сыновей женатыхъ — Михайло — старшій — силачъ, Егоръ — любимецъ и Петръ 9 [?] грамотникъ358 три снохи: 12) Катерина Михайловна — слабоумная, Настасья — ласковая и Ольга — плясунья; солдатка Арина 13) и одна жена 14) Павлушка шельмецъ. У Родивона отъ первой жены, онъ овдовлъ, былъ одинъ сынъ женатый Иванъ грубый, жена Мавра, неряха, второй жены мальчикъ и дв двки — Ромашка — умница блая [?], плясунья [?] и егоза 17) У Ивана одна двка убогая и у Родивона <2 двки. (Одна на возраст, одна 10 лтъ>. У Ивана едотовича шесть внучатъ и у Родивона двое.359

Иванъ едотовъ всегда натощакъ, посл церкви, бывалъ сердитъ, и теперь ему досадно стало. Первое досадно ему было, что братъ Родивонъ бросилъ дло, не раскидалъ завалинки и ушелъ, а Алешка, дуракъ, рохля, сидитъ, не работаетъ. Второе досадно, что бабы до сей поры не управились. «Все дурацкія свои, бабьи, причуды на чистый четвергъ длали», подумалъ онъ. —

— Чего ротъ-то разинулъ? — крикнулъ онъ на внука, который, увидавъ его, взялся за вилы и сталъ неловко втыкать ихъ въ навозъ.

— Эхъ, не смотрли бы глаза.

Онъ вырвалъ у него вилы, и это сильное движеніе, какъ будто усилило его гнвъ. Онъ нахмурился и замахнулся вилами, но не ударилъ.

— Кабы не такіе дни, обломалъ бы теб ребры, ты бы зналъ, какъ брюхо чесать. А, дура! И взяться-то не умешь. Съ борова выросъ, а ума не вынесъ.

И, поплевавъ на руки, Иванъ едотовъ сильнымъ движеніемъ запустилъ вилы, подсунулъ и, поднявъ на вилину слипшагося навоза съ полпуда, откинулъ ее.

— Такъ вотъ работай, а не то что брюхо чесать. Давно бы откидалъ, да и за другое дло взялся. А Родивонъ куда ушелъ?

Ольга, во все это время взглядывавшая своими бойкими, черными глазами на Алешку, и едва удерживаясь отъ смха поднялась и, выжимая тряпку, обратилась къ свекору.

— Дядюшка Родивонъ на рчку пошелъ, батюшка. Евланья (это была сноха Родивона) прибгала, говорить, Катерина рубаху упустила: на льду не держитъ, а плота нту. Дядюшка пошелъ плотъ издлать.

Иванъ едотовъ ничего не отвтилъ и, встряхнувъ большой шапкой, которая во время работы свалилась напередъ, вошелъ на крылечко и, поднявъ щеколду, отворилъ дверь. Удержавъ свинью, которую приготовилъ убить, запертую въ сняхъ и бросившуюся ему подъ ноги, вошелъ въ сни. Въ сняхъ онъ увидалъ доски палатей, которыя разбирали и мыли, и они были еще не уставлены на мсто. И это Родивонъ хотлъ сдлать, и это ему было досадно. Дверь направо, въ теплую избу, была отперта, a налво, въ холодную, была затворена, и изъ нея слышались стоны. Не обращая вниманія на это, Иванъ едотовъ вошелъ, нагнувшись, въ теплую. Въ изб сидла старуха мать на конник, согнувшись въ три погибели, и съ трудомъ подняла глаза, чтобы взглянуть на сына. Она была въ одной панев и грязной рубах, на голов былъ платокъ, изъ котораго выбивались сдые волосы. Она заговорила и показала длинные желтые зубы.