Не слушая ответа, она подхватила винтовку из-под полки и упорхнула в коридор. Остался один на один с собственными мыслями. Поезд стоит. В коридоре тишина. Не слышно ни разговоров, ни просто человеческой суеты. Ни звука. Траур. Похоже, что каждый копается в своих мыслях, перебирая события вчерашнего дня. Лишь пацан рядом спокойно дышит. Его дыхание успокаивает, клонит в сон.

Веки сами опускаются.

По коридору что-то периодически грохотало, слышались шаги, торопливое: «Да тащи ты уже!». Я боролся с температурой, периодически отключался, когда приходил в себя, тут же появлялась мысль, что лучше бы не приходил. Настолько стало плохо. Тело ломало, организм боролся с инфекцией в плече. Сжигало изнутри и морозило.

Похоже, в соседних вагонах таскали дрова. А то и открыли тендер-вагон и опускают брёвна прямо к дровосекам под пилы, если не фонят. Кого Ленка поставит пилить дрова? Столбова? Добрыню? Они самые мощные мужики в группе. Брёвна просмоленные должны быть, задубевшие. Тай не справится с распилом один. Нужен мощный напарник, а лучше группа людей.

Ленка вернулась только к обеду. Алиса успела покормить меня с пацаном уже дважды. Есть приходилось через силу при температуре, впихивал в себе ложку за ложкой, чтобы скорее вернуться в строй. Щёку щипало, пачкался, как ребёнок, не в силах держать нормально ложку. Руки дрожали.

Надо в строй. Нельзя группу одних надолго оставлять. Капитанша одна за всеми не усмотрит. Если же в каждом сидит такой потенциальный маньяк, как в Брусове в галюнах, то нужен постоянный контроль.

Смирнова присела рядом. Глаза уставшие, улыбка бледная. Набегалась за день.

– Набрали мы дров. Листвяка. Долго будет гореть. Алфёров говорит, что температуру хорошую даст. Всех пилить и рубить заставил. На руках вон мозоли от пил и топоров, - капитанша показала ладошки. На бледной коже действительно выступили волдыри. Скоро превратятся в жёлтые наросты.
– Но по большей части пилить придётся в самом вагоне. Таю нужен помощник, - продолжила снайпер-дровосечка.

– Я думал об этом. Поставь Столбова с Добрыней. Таю в напарники Салавата.

– Добрыня плохо себя чувствует, блюёт весь день. В лазарете отлёживается. Не похоже, что косит. Брусов к нему не подпускает.

– Тогда Столбова с Таем и Алфёрова с Салаватом. Пусть посменно пашут. По четыре часа. Кто там ещё мощный на ногах остался? Сформируй третью группу.

– Я посмотрю…

Первые распиленные и разрубленные дрова были заброшены в печь, поезд дёрнулся и потихоньку стал набирать обороты. Хвала всем силам земным и небесным - тяги от дров хватило. Отцеплять вагоны не пришлось. Потерю антирадиационной камеры я бы себе не простил.

Но поезд останавливался каждый десяток километров, простаивал. Не успевали пилить и рубить достаточно. Как же быстро таяли брёвна в ненасытной печи.

Так непонятно и прошёл день, а за ночь глаза не сомкнулись. Напала бессонница. Пацан стонал рядом. Ленка периодически свисала с верхней полки, но лишь бессильно смотрела вниз в темноту и вздыхала, не зная чем помочь. Обезболивающие давно кончились. Брусов сделал всё, что мог. Дальше пацан должен был бороться сам. Всё зависело только от него.

Лежать стало как-то не по себе. Не из-за самочувствия. На плечи давило ощущение, что все вагоны снаружи пропитаны радиацией после Уссурийска. Постоянно казалось, что она должна проникнуть через металл. Пусть внутренние счётчики-радиометры состава оставались каменно-спокойны, а внешние обманчиво похрустывали, ловя излучение лишь от наружной поверхности металла, чисто психологически хотелось мощного дождя. Или огня. Он тоже вроде очищает. Проскочить бы через какой-нибудь пожар или водопад. Только лихо, с ветерком, чтобы ничего не повредилось.

Сон не идёт. И так жалобно стонет рядом пацан.

Терпи, Громов…

Мучение продолжалось двое суток, пока парень не открыл глаза.

Лена назвала его Андреем. Своего имени он не помнил, как и жизни. Она для него началась с чистого листа с момента, когда открыл глаза. Брусов тут же подтвердил, что в этом нет ничего удивительного. При травмах головы и не то случается.

Всё вопросы к пацану отпали сами собой. Он просто стал новым членом команды. Тихим, послушным, неприметным, всем по нраву.

Поразительно быстро пацан стал набирать силы.

* * *

Брусов возник в дверях купе мрачный, поникший. Он вошёл без стука, сразу сел напротив, перехватив взгляд. Смирнова была на дежурстве, Андрейка нагуливал аппетит, бродя по свободным вагонам, так что я был один в купе. Валялся, пытаясь собраться с мыслями после беглой зарядки. Силы возвращались не так быстро, как у пацанишки.

Где эта потраченная молодость?