Шрифт:
А что? Одним меньше. Какая разница? Ему не впервой убивать.
Он задумался, погрузившись в свои мысли с головой, и нить разговора оборвалась. И тогда Александра впервые за всё время решилась подать голос. Несмело, неуверенно, точно боясь, что её всё ещё могут прогнать, она спросила:
– И что, они вот так просто взяли и ушли?
Марье только и подавай, что хорошего слушателя – рассказывать она могла бесконечно!
– Как же, "сразу"! Михал Иваныч их из имения вышвырнул к чертям под хвост! – с гордостью произнесла старушка, прижав руки к груди, в жесте неимоверного восторга.
– Фи, Марья, что за выражения! – вспомнил Мишель о своём дворянском воспитании, но улыбнуться – всё-таки улыбнулся. Приятно, когда тебя хвалят!
– Ох, простите старую курицу! Совсем забываю, с кем говорю! – покаянно произнесла она. – От общества-то хорошего и отвыкла почти! Всё эти… заваливаются как к себе домой. Маша! Сделай-ка чаю! И ноги на стол, прямо в сапогах! Да какая я им Маша?! Эта Маша уже сорок лет в имении отработала, когда они на свет вылупились! Ох, ваше благородие, Михал Иваныч, родненький, как же тоскливо нам без вас-то было…
Мишель подумал, что между убийством матери и его возвращением в имение прошло не более четырёх дней – наломали же дров Петька с Георгием во время его отсутствия!
После смерти Юлии Николаевны, Гордеев стал единственным полноправным хозяином усадьбы и дал своим людям волю. Его орда в лице Петра и Георгия живо установила в Большом доме свои порядки и нагнала жути на местную прислугу. Неудивительно, что возвращение Мишеля, живо поставившего всё на свои места, в имении восприняли как праздник.
"И всё-таки он редкостное ничтожество", – на удивление хладнокровно и спокойно подумал Мишель, представив, как изменился до неузнаваемости Большой дом, с приходом Петра и Георгия.
"И всё-таки, он не такой плохой", – в свою очередь подумала Александра, глядя на задумчивого Мишеля и слушая вполуха Марьины хвалебные речи. Ах, как же раболепно она о нём отзывалась!
– По секрету скажу, мы с Фёдором решили расчёт взять, в случае, если никто из Волконских не вернётся, – поведала Марья, подливая Александре ещё немного холодного ежевичного морса в наполовину опустевший бокал. – В большей степени, правда, матушку ждали, нежели вас с князем. Ей-то, знамо дело, сподручнее с Москвы доехать, чем вам с вашей проклятой Германии!
"Матушка" – это, должно быть, генеральша, поняла Александра. Вряд ли это про юную Катерину – такой заносчивой и высокомерной девчонке, как она, это прозвище вовсе не шло.
– Мы были вовсе не в Германии, – с улыбкой поправил старую кухарку Мишель. Её открытое простодушие не могло не забавлять его. Та лишь отмахнулась.
– Какая разница?! С немцем же воевали? Всё едино, Германия! Так на Алёшу свет Николаича и вовсе надежды не было никакой, что в ближайшее время вернётся, мы уж и не чаяли…
Но тут приехал Мишель и всех спас. Разогнал гордеевских приспешников, научил жизни самого Ивана Кирилловича, и прислуга в Большом доме вздохнула с облегчением. И Саша во все глаза теперь смотрела на него, открывшегося сегодня с совершенно новой стороны. Она понимала, что это некрасиво – вот так беззастенчиво пялиться, да ещё и на глазах у Марьи, которая наверняка подумает невесть что… Понимала, и всё равно ничего не могла с собой поделать!
Мишель прекрасно видел, как она на него смотрит, с каким невероятным удивлением. «Что, не ожидала, сестрёнка, что я могу сделать что-то хорошее?» – пряча улыбку, думал он, время от времени бросая на неё короткие взгляды. Саша всякий раз смущалась и спешила опустить глаза, коря себя за невоспитанность.
Закончился их чудесный обед, Фёдор Юрьевич распорядился насчёт кареты, а кучер Игнат, Сашенькин спаситель, с меланхоличным видом восседал на козлах, в ожидании скорейшего отправления. Сам-то, ясное дело, периодически постреливал глазами в сторону княжеской спутницы, но вопросов никаких не задавал. Саша тем временем простилась с дворецким и его Марьюшкой, выслушав от обоих много тёплых слов, а затем уселась на сиденье, нервно теребя складку на юбке. Тут ничего не поделаешь: ей с самого начала делалось не по себе в присутствии Волконского, и неважно, язвил он или же благородно молчал, как сейчас.
«Не смотри на него, не смотри!» – призывала она саму себя, и стойко продержалась целых две минуты, прежде чем предательский взгляд вновь вернулся к его красивому, задумчивому профилю. Саша решила благоразумно последовать примеру самого Мишеля и пустилась в размышления о том, что им удалось узнать за сегодня. Но, увы, не преуспела. Рядом с ним размышлять не получалось, а если и получалось, то совсем не о том. Тем не менее, она с завидным упорством возвращала мысли в нужное русло, анализируя всё то, что рассказал Рихтер.