— Пристава нту-ти дома, ваше высокоблагородіе, отрапортовалъ будочникъ.

— Такъ и зналъ…. Но куда и на какого лшаго онъ удралъ, какъ оглашенный? громко думалъ полицеймейстеръ.

— Не могу знать, ваше благородіе, отвтилъ за него будочникъ.

— Не съ тобой говорятъ! сердито крикнулъ полицеймейстеръ. Ступай, спроси, дома-ли барыня, и можно-ли къ ней зайти?

— Слушаю-съ, ваше благородіе…. Горничная сказывала, что он плакать изволятъ, уходя, сказалъ будочникъ.

— Драка, что-ли, у нихъ была? Ну, да, отъ драки и убжалъ, какъ очумлый…. Тьфу, сто болячекъ теб проклятому! прикладывая руку къ груди, громко и сердито говорилъ полицеймейстеръ….

— Просятъ, ваше благородіе, пожаловать…. въ горницу изволятъ просить, сказалъ возвратившійся будочникъ.

— Ступай на мсто! сердито сказалъ полицеймейстеръ, входя въ дверь.

Въ небольшой комнат, съ тремя окнами на улицу, съ обстановкой залы и вмст гостинной, съ новой и небдной мебелью, съ цвтами на окнахъ и съ красивой лампой на стол у дивана, — на диван сидла женщина лтъ двадцати, въ чистенькомъ, голубенькомъ ситцевомъ плать. Она была недурненькая блондинка, съ маленькимъ и вздернутымъ къ верху носикомъ, съ пухленькими и румяными щечками и губками, и съ небольшими голубенькими глазками, которые свтились уже черезъ-чуръ мягко и нжно. Она, при вход полицеймейстера, держала носовой платокъ у глазъ.

— Что это? Да вы никакъ плачете? Что съ вами, дорогая Анна Павловна? Здравствуйте!.. говорилъ полицеймейстеръ, подходя къ сидвшей на диван женщин. Онъ взялъ ея руку съ платкомъ, бережно отвелъ ее отъ пазъ и, держа въ своей рук, слъ на кресло, стоявшее рядомъ съ диваномъ.

— Я умру, Филаретъ Пупліевичъ, всхлипывая, заговорила женщина немного пискливымъ голосомъ. Несчастье за несчастьемъ обрушиваются на меня!.. Я не переживу всего этого…. Это свыше моихъ силъ!.. и она отняла свою руку съ платочкомъ изъ руки полицеймейстера и опять приложила платочекъ къ глазамъ.

— Какъ это можно умереть такой хорошенькой, такой миленькой барыньк! взявъ ея другую руку, заговорилъ полицеймейстеръ, причемъ голосъ его былъ нженъ и немного пискливъ, малымъ чмъ отличаясь отъ голоса женщины. Этого позволить никакъ нельзя! За это нашего брата въ отставку! Какъ, скажетъ губернаторъ, ты, полицеймейстеръ, допустилъ у себя въ город умереть такой молодой и хорошенькой барыньк! А что я ему скажу? Скажу, что ничего не зналъ. А онъ меня за это въ отставку! Въ отставку безъ пенсіона! А у меня семейство!.. Нтъ, вы не умирайте, Анна Павловна, вы меня пожалйте…. Вы мн скажите, въ чемъ ваша печаль?…. Я, наврно, какъ рукой сниму ее….

— Какой вы добрый, немного успокоясь, отвтила Анна Павловна. Какъ вы славно говорите!.. Но вы не успокоите меня…. Разбита вся жизнь! Нтъ цли жизни!.. и она вздыхала, но уже не плакала и только жала въ рук платочекъ.

— Да вы разскажите по порядку, милйшая Анна Павловна! Успокойтесь, да и разскажите подробно, подробно, чтобы понятно было. А ужъ я, какъ только пойму, такъ и успокою. Ей-ей, успокою! Полиція не шутитъ! боле громко сказалъ полицеймейстеръ.

— Длинно, длинно разсказывать, Филаретъ Пупліевичъ…. О послднемъ нашемъ несчасть вы, наврно, уже слыхали…. Весь городъ знаетъ!.. и она опять приложила платокъ къ глазамъ.

— Да вы успокойтесь, Анна Павловна. Не такой страшный чертъ, какъ его рисуютъ! Добрые люди всякой бд помочь могутъ! Вы только имъ разскажите бду, да попонятне….

— Не записалъ въ опись лошадей, золотыхъ вещей, стараго вина! съ ужасомъ сказала Анна Павловна.

— И прекрасно! Это бываетъ. Отъ этого пока умирать не для чего….

— Но объ этомъ говоритъ весь городъ! Прізжаютъ ко мн узнавать!.. Охаютъ, жалютъ!.. Но каково мн! Какъ мн переносить все это!.. Нтъ, я не переживу…. Его подъ судъ отдадутъ, сошлютъ въ дальнія губерніи, это выше моихъ силъ, уже совсмъ плаксиво говорила Анна Павловна.

— И не сошлютъ, и не умрете, и все, Богъ дастъ, кончится благополучно. За это дло не только не сошлютъ вашего супруга, но еще начальство окажетъ ему нкоторое покровительство.

— Я васъ не понимаю…. Вы шутите?… серьезно спросила Анна Павловна, причемъ на ея глазахъ не было и признаковъ слезъ.

— Наисовершеннйшую правду говорю. Съ полиціей не шутятъ, а полиція и подавно шутить не любитъ!.. Дло въ томъ, милйшая Анна Павловна, что его превосходительство, губернаторъ, сегодня изволилъ говорить мн, что до него дошелъ слухъ, будто вашъ супругъ дйствовалъ по подговору, даже по приказанію другихъ…. Ну, а чай, и вы знаете, что въ подговорщик — вся вина. Подговариваемый и совсмъ правъ, если онъ состоитъ въ служебной зависимости отъ подговорщика…. Я вамъ прямо скажу, что если слухъ, дошедшій до его превосходительства, справедливъ, такъ ваше горе — наплевать, тьфу!

— Но я ничего не знаю, ничего не понимаю! Кто подговаривалъ и можно-ли доказать? серьезно и какъ бы сама себя спрашивала Анна Павловна, хотя глаза ея умоляюще смотрли на полицеймейстера.

— Я вамъ все разъясню, милйшая Анна Павловна…. Только вы слушайте внимательно, потому что вамъ нужно будетъ разъяснить все это муженьку. Правду, молъ, скрывать нечего, своя, молъ, рубашка ближе къ тлу….

— Я васъ слушаю, Филаретъ Пупліевичъ, нетерпливо, но умоляющимъ голосомъ сказала Анна Павловна.