— По старому. Инженеры, да подрядчики.

— Ну, а чиновники? Съ нихъ — какъ отъ козла молока?

— Отъ нихъ только шумъ одинъ. Степенные по гостинницамъ не ходятъ, одна только мелкота шары катаетъ. Придутъ, напившись, да нашумятъ.

— Такъ, такъ. Теперь бутылочку пивца, Таня, окончивъ бутербродъ, говорилъ полицеймейстеръ. — Но шумятъ тихо? Хохотъ, смхъ и больше ничего?

— Дерутся рдко, — другъ дружку унимаютъ. Если сильно напившись, такъ и ко мн лзутъ.

— Ну, изрдка нельзя, чтобы не того и тмъ боле выпивши. А вы мн, Таня, всегда всю правду, какъ передъ Богомъ! Слышите? Съ полиціей не шутятъ! выпивъ полкружки пива и грозя пальцемъ, серьезно говорилъ полицеймейстеръ.

— Я вамъ, Филаретъ Пупліевичъ, всегда могу, какъ отцу, правду говорить…

— Вы, Таня, обратите особенное вниманіе на одного прізжаго. Лтъ этакъ подъ двадцать шесть, темноватый и смотритъ во вс глаза, а, кажется, изъ подлобья, по волчьи, понимаете?

— Угадаю. А какъ ихняя фамилія?

— Фамилія — Могутовъ, Гордій, Петровъ сынъ. Когда придетъ, — глазъ не спускать и все подробно запомнить и мн сообщить! Съ полиціей не шутятъ! вставая, грозя пальцемъ и глядя серьезно на двушку, говорилъ полицеймейстеръ. — Скоро двнадцать, — пора спать. Онъ звнулъ. — Такъ смотрть въ оба, Таня, и мн сообщить! Съ полиціей не шутятъ! уже за дверью сказалъ полицеймейстеръ.

Домой онъ шелъ тихо. Онъ былъ доволенъ собой, и въ его голов носились обрывки неопредленныхъ мыслей: удастся-ли какъ слдуетъ дло съ Ахневымъ, скоро-ли Тотемкина перестанетъ упрямиться, надо не забыть распечь кожевеннаго заводчика… — Бибиковъ — тоже свинья, возится по мировымъ судамъ…

— Откуда и куда путь изволите держать? обратился полицеймейстеръ къ Лукомскому, когда поровнялся съ нимъ и разсмотрлъ его, задумчиво идущаго по тротуару. — Добрый вечеръ, Орестъ Ильичъ!

— А, здравствуйте, подавая руку и чуть вздрогнувши отъ внезапнаго перерыва полицеймейстеромъ мыслей, кружившихся въ его голов, отвчалъ Лукомскій. — Былъ у Рымниныхъ и возвращаюсь домой.

— Прекраснйшая ночь, Орестъ Ильичъ! Знаете, невольно даже намъ, старикамъ, мечтательности разныя въ голову приходятъ… Молодость, знаете, вспоминается, и становится жаль, что ея ужъ нтъ, а я страдаю, какъ въ романсахъ поётся.

— Да?… Скажите, правда, что у Плитовыхъ есть долги? разсянно спросилъ Лукомскій.

— Не слыхалъ! удивленно сказалъ полицеймейстеръ. — Имніе ихъ не заложено, это я наврно знаю… Нтъ, долговъ, наврно, нтъ. Денегъ тоже большихъ нтъ, а тысяча — другая найдется. Да вдь вамъ это лучше извстно, Орестъ Ильичъ, — вы женихъ. Это весь городъ говоритъ, и если позволите поздравить.

— Наврядъ. Я слыхалъ, — есть долги, а я не охотникъ платить чужіе долги, хотя и очень интересовался mademoiselle Плитовой, звая, сказалъ Лукоискій.

— Не ожидалъ, не ожидалъ! А вдь…

— Прощайте, мн направо, сухо сказалъ Лукоискій.

— Желаю вамъ покойнйшей ночи, Орестъ Ильичъ! Не прикажете-ли проводить васъ?

— Нтъ, благодарю…

— Не ожидалъ, не ожидалъ! грустно повторялъ полицеймейстеръ, пока не дошелъ до своего дома — при полиціи, съ высокой, но покосившейся каланчей.

Могутовъ проспалъ посл обда до восьми часовъ. Когда онъ всталъ, луна ласково свтила въ окна его комнаты, рисуя на полу слабыя тни оконныхъ рамъ, и ему захотлось пройтись. Онъ перемнилъ блье, надлъ черный, почти новый, драповый костюмъ, какъ называютъ петербургскіе гостиннодворцы пиджакъ, брюки и жилетъ, когда все это одинаковаго цвта и одинаковой матеріи, — и, въ извстной уже намъ шуб и шляп, вышелъ изъ номеровъ полковницы Песковой. Онъ пришелъ въ городской садъ и началъ гулять по немъ. Ночь была морозная, отъ луннаго свта тни деревъ переплетали дорожки сада и кругомъ было тихо: пшеходовъ — ни души, только издали доносился рдкій гулъ и стукъ дущихъ гд-то дрожекъ, да на окраинахъ города, въ разныхъ мстахъ лаяли и выли собаки. Въ окнахъ присутственныхъ мстъ было темно, въ губернаторскомъ дом горлъ ярко огонь у подъзда и въ двухъ крайнихъ окнахъ…

Могутовъ ни о чемъ не думалъ, вдыхалъ полной и здоровой грудью свжій ночной воздухъ, смотрлъ беззаботно въ заманчивую глубь аллей и дорожекъ и тихонько напвалъ малороссійскую псенку о какой-то бдовой гетманш: «Да и не такъ гетманъ, якъ гетмонска маты хоче нами, нами козаками, турка взвоевати. Да и ни взвоюе, тилько разратуе, тилько нами, нами козаками Дунай загатуе».

— А гд бы тутъ газетъ почитать? вздумалось ему, когда ноги начали уставать, и онъ оставилъ садъ и вышелъ на главную улицу.

— Послушайте, обратился онъ къ мужчин, съ бляхой будочника, въ очень порванной барашковой шапк и въ дубленой шуб,- гд у васъ въ город есть трактиръ — съ газетами?

— Тракторовъ много, нехотя и сипло отвчалъ будочникъ, — а въ коемъ трактер глазеты показываютъ, — не знаю. У Тихова орфянки играютъ, а гд глазеты, — не знаю.

— Я хочу у васъ спросить, въ какомъ трактир вдомости печатныя получаютъ? Почтой изъ Петербурга приходятъ, и господа въ нихъ читаютъ о происшествіяхъ: буйствахъ, грабежахъ, наградахъ…