Второе лицо посл надзирателя былъ кондукторъ; его дятельность простиралась, какъ и надзирательская, тоже на цлый округъ въ 250 миль. Онъ сидлъ съ кучеромъ и, когда являлась необходимость, прозжалъ это огромное пространство безъ отдыха и безъ сна, день и ночь, позволяя себ изрдка вздремнуть на крыш кареты. Каково! Я уже говорилъ раньше, что его обязанность была заботиться о почт, о всхъ непредвиднныхъ случайностяхъ, о пассажирахъ и объ экипаж, пока онъ все это не передавалъ подъ росписку слдующему кондуктору. Въ виду этого кондукторъ долженъ быть человкомъ не глупымъ, ршительнымъ и весьма исполнительнымъ. Это были большею частію люди смирные, пріятные, относящіеся внимательно къ своему долгу и вполн джентльмэны. Не было особенной надобности окружному надзирателю быть джентльмэномъ, между ними были и простые. Но онъ всегда обязанъ быть грознымъ начальникомъ въ своей административной дятельности и обладать большою смлостью и ршимостью, иначе управленіе этими необузданными подчиненными было бы въ тягость. Всхъ кондукторовъ было около 16-ти или 18-ти, такъ какъ со всхъ пунктовъ должна была ежедневно отправляться почта, а съ каждою почтою долженъ былъ хать кондукторъ.

Слдующее значительное лицо за кондукторомъ былъ, моя утха и отрада, кучеръ, я говорю въ настоящемъ смысл значительное лицо, а не въ кажущемся, потому что намъ извстно, что въ глазахъ простого народа кучеръ стоялъ въ отношеніи кондуктора, какъ адмиралъ относительно капитана на флангманскомъ судн. Его обязанность была совершать довольно длинный путь и потому весьма мало спать; и еслибъ не высокое положеніе, занимаемое имъ, по его понятіямъ, то доля его была бы печальная, тяжелая и утомительная. Кучера мнялись каждый день или каждую ночь (они обязаны были здить взадъ и впередъ по одному и тому же пути) и потому намъ никогда не удавалось свести съ ними такого близкаго знакомства, какъ съ кондукторами; да кром того они, пожалуй, сочли бы за униженіе дружить съ пассажиромъ, такимъ ничтожествомъ въ ихъ глазахъ. Несмотря на это, насъ всегда интересовалъ каждый новый кучеръ, или мы радовались отдлаться отъ прежняго, непріятнаго, или сожалли разставаться съ тмъ, съ которымъ свыклись и который оказывался обходительнымъ и уживчивымъ; и потому при каждой перемн кучера мы обращались къ кондуктору съ вопросомъ: который изъ нихъ? Приходилось весьма плохо и кучеру, когда внезапно заболвалъ одинъ изъ его товарищей; почту останавливать нельзя, она должна продолжать свой путь и вотъ, эта важная особа, ожидавшая съ наслажденіемъ сойти съ козелъ, чтобъ пріятно заснуть и отдохнуть отъ долгой ночной поздки въ темнот, подъ дождемъ и втромъ, должна была оставаться гд находилась и справлять обязанности большого. Однажды въ Скалистыхъ Горахъ, когда я увидлъ спящаго на козлахъ ямщика, при бшеной зд на мулахъ, кондукторъ сказалъ, махнувъ рукой: «Ничего, онъ исполняетъ двойную обязанность, — сдлавши только-что 75 миль, теперь обращается обратно по тому же пути, не успвъ отдохнуть». Въ продолженіе 150 миль все время сдерживать упорныхъ животныхъ отъ какого-нибудь бшенаго порыва! Оно положительно кажется неправдоподобнымъ, но я хорошо помню вс разсказы объ этомъ.

Какъ я уже говорилъ, смотрители станцій, конюха и пр. были люди грубаго, низкаго происхожденія, и съ самаго запада Небраски до Невады большая часть ихъ можетъ быть названа прямо разбойниками, бжавшими отъ правосудія, преступниками, которыхъ лучшая защита была находиться въ стран, гд не было законовъ и гд даже претензія на это не высказывалась. Когда надзиратель округа давалъ какія-нибудь приказанія этому народу, то вполн сознавалъ, что, пожалуй, придется стрлять въ нихъ изъ своей морской шестистволки, чтобъ заставить слушать себя; сознаніе такого права и было причиною, что дла шли всегда тихо и гладко. Иногда, однако жь, надзиратель убивалъ конюха, при обученіи его какому-нибудь длу, когда могъ бы только пригрозить ему палкой, если бы обстоятельства и окружающіе его были другіе. Надзиратели сами были люди всегда сварливые, вполн сознающіе свою силу, и когда они брались учить одного изъ своихъ подчиненныхъ, то сему послднему приходилось весьма плохо.

Большая часть этого обширнаго дла, вс эти сотни людей и каретъ, тысяча мулъ и лошадей находились въ рукахъ нкоего Бенъ Голлидэй, а на запад такъ ровно половина принадлежала ему. Мн вспомнился одинъ случай во время путешествія по Палестин, весьма подходящій къ моему разсказу и потому передаю его такъ, какъ онъ записанъ въ моей памятной книжк.

Безъ сомннія, всякій слышалъ о Бенъ Голлидэй, человк съ большою энергіей, который содержалъ почту и возилъ въ своихъ каретахъ пассажировъ по континенту съ неимоврной быстротой: дв тысячи миль въ 15 съ половиною дней, съ часами въ рукахъ! Но содержаніе этого отрывка не разсказъ о Бенъ Голлидэй, но о молодомъ человк изъ Нью-Іорка, по имени Джэкъ, который путешествовалъ вмст съ нашимъ маленькимъ обществомъ богомольцевъ на Святыя мста (и который три года тому назадъ здилъ въ Калифорнію въ почтовыхъ каретахъ мистера Голлидэй и, какъ видно, твердо ихъ помнилъ такъ же, какъ и личность самого хозяина). Ему было 19 лтъ. Джэкъ былъ хорошій малый, добрый и всегда благонамренный; онъ получилъ образованіе въ Нью-Іорк и хотя зналъ очень много полезныхъ вещей, но по Священному Писанію былъ слабъ до того, что вс разсказы о Библіи были для него тайною, никогда прежде не касавшеюся его двственныхъ ушей.

Къ нашемъ обществ находился и пожилой господинъ, тоже богомолецъ, который какъ разъ въ этомъ отношеніи былъ противоположностью Джэку, онъ чуть ли не наизусть зналъ Св. Писаніе и былъ поклонникомъ его. Онъ изображалъ ходячую энциклопедію, мы охотно слушали его разсказы, и онъ охотно намъ ихъ передавалъ. Никакая мстность, чмъ либо извстная, отъ Башенъ до Вилеема, не оставалась имъ на замченной, и на всякую изъ нихъ былъ у него готовый разсказъ. Однажды, когда мы находились недалеко отъ развалинъ Іерихона, онъ воскликнулъ:- «Джэкъ, видите ли вы рядъ горъ вонъ тамъ, дальше, он граничатъ съ долиною Іордана? Это горы Моавскія, Джэкъ! Подумайте только объ этомъ, милый мой, мы видимъ въ дйствительности горы Моавскія, извстныя въ Св. Писаніи! Мы стоимъ лицомъ къ лицу съ этими знаменитыми скалами и вершинами и, кто знаетъ (онъ понизилъ голосъ отъ волненія), глаза наши, можетъ быть, въ эту самую минуту устремлены какъ разъ на то мсто, гд находится таинственная могила Моисея! Подумайте объ этомъ, Джэкъ!»

— Моисей, да кто же онъ?

— Моисей кто? Джэкъ, какъ вамъ не стыдно спрашивать такія вещи, вамъ должно быть совстно, что вы такой преступный невжда. Какъ, Моисей, великій вождь, воитель, поэтъ и законодатель древнихъ израильтянъ! Слушайте, Джэкъ, отъ этого самаго мста, гд мы находимся, до Египта простирается огромная пустыня, три тысячи миль въ протяженіи, и черезъ эту пустыню, этотъ великій человкъ провелъ дтей Израиля, руководя ими съ непреложной разсудительностью въ продолженіе сорока лтъ въ этихъ песчаныхъ степяхъ, гд постоянныя препятствія, горы и скалы затрудняли путь и, наконецъ, привелъ ихъ здоровыми и живыми на это самое мсто, гд мы теперь стоимъ; отсюда они вошли въ Обтованную землю, воспвая и хваля Всевышняго! Вникните, Джэкъ, какое чудо совершилъ этотъ человкъ! Понимаете ли вы это?

— Сорокъ лтъ, и только три тысячи миль? Пфу, Бенъ Голлидэй провезъ бы ихъ въ тридцать шесть часовъ.

Джэкъ не хотлъ сказать ничего дурного, онъ никакъ не понималъ всего неблагоговйнаго и неуважительнаго смысла своихъ рчей. Итакъ, никто не сталъ его бранить, разв только такія личности, которыя безпощадно относятся къ необдуманнымъ ошибкамъ молодости.

На пятый день мы прибыли въ полдень на «Перездъ южной Платты», иначе называемой «Жюлесбургъ» или «Оверлэндъ-Сити», четыреста семьдесятъ миль отъ Сентъ-Жозефа, причудливе, оригинальне и удивительне этого пограничнаго города наши глаза никогда не видывали.

Странно казалось намъ видть городъ посл долгаго пребыванія нашего въ глубокомъ, спокойномъ, почти безжизненномъ и бездомномъ одиночеств! Мы ввалились на улицы, полныя суеты, и чувствовали себя какъ бы людьми, упавшими съ другой планеты и внезапно проснувшимися тутъ. Въ продолженіе часа мы интересовались и разсматривали Оверлэндъ-Сити, какъ будто никогда не видали города. Причиною столь многаго свободнаго времени былъ обмнъ кареты на мене роскошный экипажъ, называемый «мусорный вагонъ», и перегрузка въ него почты.