Экертъ принялъ насъ весьма дружественно, онъ былъ пріятный собесдникъ и замчательно порядочный человкъ. Просидли мы на веранд около часу, наслаждаясь англійскимъ элемъ и разговаривая о корол, о священномъ бломъ слон, о спящемъ идол и тому подобномъ; я замтилъ, что товарищъ мой никогда не начиналъ и не велъ разговора самъ, но только поддерживалъ его въ дух Экерта, не обнаруживая при томъ никакого безпокойства и волненія. Способъ этотъ начиналъ дйствовать. Экертъ длался общительне, мене принужденнымъ и все дружелюбно болтливе и болтливе. Такъ прошелъ еще часъ времени, и вдругъ совсмъ неожиданно онъ сказалъ:

— А, кстати, чуть не забылъ! У меня есть кое-что, достойное удивленія. Ни вы и никто другой не слыхали о томъ — у меня есть кошка, которая стъ кокосы! Знаете, обыкновенный зеленый кокосъ, и не только мясо его, но и выпиваетъ молоко. Клянусь, это правда!

Наскоро посмотрлъ на меня Баскомъ, взглядъ его былъ понятъ мною.

— Какъ, вотъ интересно, я никогда не слыхалъ о чемъ-либо подобномъ! Это любопытно и просто невроятно.

— Я такъ и зналъ, что вы это скажете. Я принесу кошку.

Онъ ушелъ домой. Баскомъ сказалъ:

— Вотъ, что я вамъ говорилъ? Вотъ какъ надо браться за Экерта. Вы видли, какъ терпливо я выжидалъ и какъ этимъ уничтожилъ вс его подозрнія. Я очень доволенъ, что мы пріхали. Вы не забудьте разсказать объ этомъ молодымъ людямъ, когда вернетесь. Кошка, которая стъ кокосы — каково! Вотъ это и есть его манера: скажетъ самую невозможную небылицу и надется на счастье, авось вывезетъ. Кошка, которая стъ кокосы, ахъ, невинный дуракъ!

Экертъ вернулся и подошелъ къ намъ съ кошкою.

Баскомъ улыбнулся и проговорилъ:

— Я буду держать кошку, а вы принесите кокосъ.

Экертъ раскололъ одинъ и нарзалъ кусочками. Баскомъ подмигнулъ мн и поднесъ одинъ изъ кусковъ къ носу кошки. Она выхватила, съ жадностью проглотила и требовала еще!

Мы молча хали наши дв мили обратно, отстоя далеко другъ отъ друга. Впрочемъ, молчалъ я, а Баскомъ ежеминутно тузилъ и проклиналъ свою лошадь, хотя она вела себя совсмъ хорошо. Когда я повернулъ къ себ домой, то Баскомъ сказалъ:

— Продержите лошадь у себя до утра и нечего вамъ разсказывать эти пустяки молодежи

Мы съ большимъ вниманіемъ, чуть не вывернувъ шеи, ожидали и слдили за появленіемъ «верхового-почтаря» (pony-rider), летучаго посланника, который прозжалъ, развозя письма, пространство отъ Сентъ-Же до Сакраменто, 1900 миль, въ восемь дней! Подумайте, что могутъ вынести животное и несчастный смертный! Верховой почтарь былъ обыкновенно человкъ маленькаго роста, полный энергіи и большой выносливости. Онъ не могъ обращать вниманія на время и погоду; день, ночь, зима, лто, дождь, снгъ или градъ были для него безразличны, онъ всегда былъ обязанъ быть на-готов, чтобы тотчасъ же вскочитъ въ сдло и мчаться, какъ вихрь, по своему опредленному пути, несмотря на то, гладка ли дорога или бжитъ она, едва замтная, черезъ горы и овраги, черезъ мста безопасныя или тамъ, гд кишатъ враждебные индйцы! Верховому почтарю некогда было лниться; онъ длалъ безъ остановки 50 миль какъ придется: днемъ, при лунномъ свт, при звздномъ неб или во мрак. Онъ обладалъ всегда великолпною лошадью рысистой породы, холеной и береженой, длалъ на ней съ быстротою молніи десять миль и прилеталъ на станцію, гд два человка держали уже подъ уздцы нетерпливо ждавшаго свжаго коня. Моментально онъ и почтовая сумка оказывались на другой лошади и оба исчезали изъ виду, какъ молнія. Одежда почтаря была тонкая и плотно прилегавшая къ тлу, сверхъ всего онъ носилъ широкій плащъ, на голов маленькую шапочку, а панталоны затыкалъ въ сапоги, какъ длаютъ здоки на скачкахъ. Онъ не былъ вооруженъ и на немъ ничего не полагалось лишняго, такъ какъ почтовая плата за всъ была пять долларовъ за письмо. Въ его сумк преимущественно находились дловыя письма, а простой корреспонденціи было мало. На его лошади тоже не было ничего лишняго, на ней былъ только признакъ сдла и никакого покрывала, она имла легкія подковы, а иногда и он отсутствовали. Маленькіе, плоскіе почтовые карманы по бокамъ были такъ малы, что туда могла помститься только дтская книжка, но въ нихъ было много важныхъ, дловыхъ документовъ и газетныхъ сообщеній, и все это было написано на тонкой и прозрачной бумаг, для уменьшенія вса и объема. Почтовая карета проходила отъ ста до ста двадцати пяти миль въ сутки, верховой же почтарь около двухъ сотъ пятидесяти. Всхъ верховыхъ почтарей въ ежедневномъ разгон было 80, ночь и день скакавшихъ отъ Миссури до Калифорніи; 40 человкъ отправлялись на западъ и 40 на востокъ, въ распоряженіи ихъ было 400 прекрасныхъ коней, которые, благодаря этому, всегда были въ движеніи. Мы имли съ самаго начала непреодолимое желаніе видть «верховаго-почтаря», но какимъ-то образомъ, вс они обгоняли насъ или встрчались намъ по ночамъ, такъ что мы только слышали свистъ и гиканіе, а привидніе степей исчезало прежде, чмъ мы успвали кинуться къ окну; но теперь мы его поджидали ежеминутно и радовались, что увидимъ его днемъ. Вдругъ кучеръ закричалъ:

— Вотъ онъ детъ!

Вс мы высунулись въ окно и глядли во вс глаза. Далеко, въ безграничной дали ровной степи, взорамъ нашимъ представилась на горизонт черная точка, ясно движущаяся. По крайней мр, мн такъ казалось! Черезъ секунду или черезъ дв обозначились лошадь и сдокъ, которые то поднимались, то спускались и стремительно неслись къ намъ, подвигаясь все ближе и ближе и тмъ все ясне и ясне обрисовываясь; наконецъ, до нашего уха доносится топотъ копытъ, еще секунда — и возгласъ привтствія раздается съ козелъ нашей кареты, со стороны же верхового безмолвный взмахъ рукой, и лошадь и сдокъ моментально, къ нашей досад, пролетаютъ мимо, какъ метеоръ.

Все это произошло такъ быстро, что, если бы не оставшійся слдъ брызнувшей пны отъ лошади на одной изъ почтовыхъ сумокъ, мы могли бы еще сомнваться, видли ли мы въ дйствительности лошадь и человка.

Вскор съ грохотомъ прохали мы Скотсъ-Блафъ-Пассъ. Гд-то около этихъ мстъ мы въ первый разъ наткнулись на натуральный щелочный источникъ, текущій по дорог, и мы чистосердечно его привтствовали, какъ замчательное чудо, о которомъ стоило написать домашнимъ, ничего подобнаго не видавшимъ. Этотъ источникъ придавалъ дорог мыльный видъ, а во многихъ мстахъ земля была какъ бы на-чисто вымытая. Этотъ оригинальный щелочный источникъ возбудилъ въ насъ такое пріятное ощущеніе, что мы чувствовали особое довольство и нкоторую гордость, когда могли записать его въ наши путевыя замтки, какъ предметъ, виднный нами и неизвстный еще другимъ. Мы немного походили на легкомысленныхъ путешественниковъ, взбирающихся безъ всякой видимой нужды на опасную вершину Монблана, не извлекая отъ того никакого удовольствія, кром только сознанія, что это изъ ряду выходящая попытка. Но случается иногда, что нкоторые изъ этихъ путешественниковъ, оступившись, летятъ внизъ по гор въ сидячемъ положеніи, взвивая за собою упругій снгъ, ударяются объ уступы и камни. летя дале, царапаются о ледяныя глыбы, рвутъ свое платье, хватаются за предметы, чтобы спастись, и, полагая удержаться за деревья, падаютъ дальше съ ними вмст, снова встрчая на пути камни, утесы и валуны; обвалы снга, льда, цлый лсъ сучьевъ сопровождаютъ ихъ и, прибавляясь постепенно, валятся на путешественниковъ, которые въ стремительномъ паденіи въ страшную бездонную пропасть находятъ смерть.

Все это весьма картинно, но каково имъ лежать на шесть или на семь тысячъ футовъ подъ снгомъ!

Мы прозжали песчаныя горы, гд въ 1856 году индйцы напали на почту, убили кучера, кондуктора и всхъ пассажировъ, исключая одного, какъ говоритъ преданіе; но это, какъ видно, была ошибка, такъ какъ мн приходилось нсколько разъ встрчать на берегу Тихаго океана слишкомъ сто человкъ, которые выдавали себя за потерпвшихъ въ этомъ грабеж и едва спасшихся отъ смерти. Не было причинъ сомнваться въ правдивости ихъ словъ — я слышалъ это изъ собственныхъ ихъ устъ. Одинъ изъ потерпвшихъ говорилъ мн, что у него въ продолженіе семи лтъ посл этого нападенія по всему тлу виднлись еще оконечности стрлъ, а другой уврялъ, что онъ до того былъ весь пронизанъ стрлами, что посл ухода индйцевъ, когда онъ въ силахъ былъ встать и осмотрть себя, то не могъ удержаться отъ слезъ, при вид своего совершенно уничтоженнаго платья.