— Три мсяца въ году? Нтъ, совсмъ нтъ. Это настоящій музей, которымъ я буду гордиться. И Кастельфлоръ такъ близокъ!

— Сюзи останется навсегда въ Кастельфлор, — заявила Низетта въ сознаніи своего всемогущества.

Жоржъ, понимавшій больше, презрительно улыбнулся.

— Глупая, — сказалъ онъ, — Тонти не захочетъ.

Обходъ башни Сенъ-Сильвера продолжался.

Внизу, въ первомъ этаж, находилась обширная, круглая, еще не меблированная зала.

Мишель, смутно недовольный при намек Сюзанны о близости Кастельфлора, сдлалъ усиліе и дружескимъ тономъ сказалъ:

— Вы можете отдлать эту залу по своему, если… захотите принимать.

— Я объ этомъ думала, — отвтила молодая девушка съ большимъ спокойствіемъ. — Но мн бы хотелось имть старинную мебель, такого же стиля, какъ и остальная. Такую же мн хотлось также въ мою комнату. Невозможно внести сюда бездлушки! Достаточно, что я сама здсь помщаюсь! Великій Боже, какой анахронизмъ!

Это ршеніе понравилось Мишелю и, когда они вернулись въ кабинетъ, согласіе было полное.

— А что если бы мы пообдали съ вами! — предложила Сюзанна, когда стнные часы пробили шесть.

Послали нарочнаго въ Кастельфлоръ и, какъ бы устраивая кукольный обдъ, молодая двушка услась противъ Мишеля.

Дти смялись и болтали въ восторг отъ „праздника“, восхищались странными цвтами на сервиз, кубками, замнявшими стаканы, и геральдическими животными, вытканными красными нитками на грубомъ суровомъ полотн скатерти.

Сюзанна говорила о Роберт и Колетт, о дтяхъ, о Кастельфлор, объ удовольствіяхъ, которыя она получила, о вновь пріобртенныхъ друзьяхъ. Ея глаза блестли, голосъ ея весело звенлъ.

— Вы очень любите свтъ? — спросилъ Мишель.

— Очень… хотя я его мало знаю.

— Потому что вы его мало знаете, — сказалъ онъ съ удареніемъ.

— Совсмъ нтъ, чмъ боле я его узнаю, тмъ боле я его люблю!

Мишель замолчалъ, и Жоржъ подхватилъ разговоръ:

— Ты знаешь, я зжу верхомъ! — объявилъ онъ совсмъ кстати.

Тогда Низетта быстро, задыхаясь и путаясь въ словахъ, разсказала непостижимую исторію о „младенц-лошади“, который былъ очень злой и сълъ своего папу.

Взрывъ смха Сюзанны, такого молодого и искренняго, заразилъ Мишеля; но Жоржъ давилъ своимъ презрніемъ двчурку, упрямо поддерживавшую достоврность исторіи. Ей это разсказалъ Поль Рео, и онъ даже зналъ „папу-лошадь“.

— Я даже думалъ о томъ, чтобы пообдать у Рео, настолько я чувствовалъ себя одинокимъ сегодня вечеромъ, — сказалъ Мишель.

И онъ почувствовалъ благодарность, такъ какъ ему было бы тяжело бжать изъ подъ собственной кровли. Онъ подумалъ, что Сюзанна дйствительно была веселая, милая, пріятная и что ея головка выдлялась красиво и изящно на зеленыхъ обояхъ стнъ.

— Видитесь вы часто съ Рео? — спросилъ онъ.

Рео! Она была безъ ума отъ Рео. Какъ прелестна эта Тереза! Добрая, умная и такая простая! Такъ какъ г-жа Рео лишь на годъ старше Сюзанны, церемонныя отношенiя между ними длились недолго. Черезъ недлю он уже называли другъ друга по именамъ; Симона Шазе, совершенное дитя, но какая милая! И Поль былъ превосходный юноша, и г-динъ Рео прелестный человкъ… Отъ этихъ восторженныхъ похвалъ хорошее настроеніе Тремора еще выросло. Ему казалось, что г-жа Рео должна была имть на Сюзанну благотворное вліяніе.

Этотъ разговоръ продолжался, не смущаемый никакой задней мыслью.

— Я, однако, погршаю противъ всхъ моихъ обязанностей, — воскликнула Сюзанна, — я васъ не разспрашиваю о вашемъ путешествіи… Есть путешественники, которые бы мн этого не простили…

— О! — замтилъ довольно меланхолично молодой человкъ, — путешественники любятъ говорить о своихъ путешествіяхъ, чтобы разсказывать о себ самихъ… Я же не нахожу себя достаточно интереснымъ, чтобы говорить о себ…

— Это не то, но у меня были ваши письма. Они были очень хороши, ваши письма. Мн казалось, что я читаю статью изъ „Revue des Deux Mondes“, — утверждала Сюзанна съ тмъ спокойствіемъ, которое заставляло часто сомнваться: шутитъ она или говоритъ серьезно.

Задавая себ вопросъ, была ли эта фраза похвалой автору писемъ или наоборотъ критикой писемъ жениха, Мишель поклонился.

Она продолжала:

— Не скажу, чтобы это вызвало у меня охоту похать на Сверный полюсъ. Я тамъ заболла бы сплиномъ.

Тогда, находясь еще подъ обаяніемъ страны, покинутой имъ, Мишель сталъ восхвалять ея меланхолическую и мечтательную прелесть, круговоротъ ея бурной и торопливой жизни, этотъ чудесный долгій день, эту обильную растительность, это лихорадочное веселіе, которые, казалось, спшатъ появиться и расцвсть, какъ бы неся въ себ сознаніе своей скоротечности.

Потомъ съ предметовъ онъ перешелъ на людей.

Сюзанна слушала его, удивленная, заинтересованная, говоря сама лишь настолько, чтобы Мишель могъ сохранить убжденіе, что за нимъ слдятъ и его понимаютъ. До того въ ихъ разговорахъ онъ заставлялъ говорить невсту гораздо больше, чмъ говорилъ самъ.

Но вскор онъ остановился и принялся смяться.

— Ну, — сказалъ онъ, — я поддался общей слабости путешественниковъ и сталъ вамъ разсказывать похожденія моего воображенія въ Норвегіи. Часто упрекаютъ путешественниковъ въ недостатк правдивости, жалуются на ихъ лживые или мало искренніе разсказы. Такимъ образомъ, люди вполн умные, возвращаясь съ Востока, напримръ, говорятъ вамъ: Востокъ, — но онъ не существуетъ, я искалъ синевы, золота, великолпія, грезъ; я нашелъ грязныя улицы, мало симпатичное народонаселеніе и бракъ базаровъ улицы Оперы! Тотъ, кто описалъ Востокъ, какъ страну чудесъ — солгалъ! Но тотъ не солгалъ, кто видлъ, дйствительно видлъ, — не сомнвайтесь, — и прекрасное небо, и прекрасныя мечети, онъ даль себя захватить этому невдомому, неизвстному ему до того, очарованію… Только первый путешественникъ, умный или нтъ, не былъ, конечно, неправъ… И не спрашивайте меня, кто изъ двухъ путешественниковъ видлъ правильно… Можетъ быть, вы были бы теперь изумлены, если бы знали Норвегію!