И въ шум волнъ слышались голоса, по очереди то шипвшіе, то плакавшіе человчьимъ голосомъ.

Другіе еще голоса слышались въ волнахъ, голоса боле мягкіе и боле человчные, прощавшіеся и пвшіе о прошедшихъ дняхъ. Волны — чудесные разсказчики старыхъ преданій.

Поглощенный кошмарнымъ видніемъ, Мишель однако ихъ слышалъ, эти меланхолическіе голоса и понималъ ихъ. Затмъ, почувствовавъ на себ магнетическую силу взгляда, онъ повернулъ голову и неожиданно встртилъ глаза, узнанные имъ. Въ нсколькихъ шагахъ свтлый силуэтъ женщины стоялъ, облокотившись на перила.

— Вы, значитъ, не въ Норвегіи? — прошептала она.

Поборовъ свое удивленіе, а можетъ быть также и волненіе, Треморъ уже раскланивался съ графиней Вронской.

— Я узжаю завтра, — тихо сказалъ онъ.

Фаустина прибыла въ Трувилль третьяго дня съ друзьями, искавшими дачу на іюль мсяцъ, и сегодня вечеромъ, подъ предлогомъ отослать самой телеграмму, она ускользнула изъ отеля, въ жажд чистаго воздуха и тишины. Между тмъ какъ она объясняла эти простыя вещи почти покорнымъ голосомъ, какъ бы извиняясь, что она здсь, Треморъ невольно любовался ею, освщенною лучемъ, теперь, когда она сдлала легкое движеніе, и ея лицо казалось ему очень блднымъ. Ея очень скромный дорожный костюмъ длалъ ее какъ бы тоньше. Она казалась гораздо моложе и также боле похожей на прежнюю Фаустину подъ своей маленькой соломенной шляпой.

Почему она такъ разумно объясняла свой приходъ, почему она сводила его къ размрамъ явленія дйствительности?

Таинственная, подобно этому морю, полному чудовищъ или сиренъ, подобно этимъ воплямъ, трепетавшимъ въ воздух, между которыми Мишель не могъ различить т, которые поднимались изъ волнъ, отъ тхъ, которые рыдали внутри его сердца, Фаустина Морель не должна ли была роковымъ образомъ появиться изъ фантастическаго мрака?

Треморъ представлялъ ее такой далекой отъ него, въ тотъ моментъ, когда она дышала подл него, въ моментъ, когда, протянувъ руку, онъ могь бы коснуться ея платья… И онъ думалъ о всхъ тхъ житейскихъ неожиданностяхъ, когда считающееся отдаленнымъ, на самомъ дл присутствуетъ тутъ же, близкое, неизбжное.

— Вы узжаете завтра? — повторила графиня.

— Да, сударыня, — отвтилъ онъ лаконически.

Теперь, находясь ближе другъ къ другу, Мишель и Фаустина принялись вновь глядть на волны.

— Не правда ли, какая странная вещь? — продолжала она медленнымъ голосомъ. Я здсь нахожусь случайно, въ такое время, когда обыкновенно сюда не прізжаютъ… Вы были въ Гавр, вы должны были ссть на пароходъ, и вотъ тотъ же случай внушаетъ вамъ капризъ провести вечеръ въ Трувилл…

Она остановилась, колеблясь, затмъ, такъ какъ Мишель инстинктивнымъ движеніемъ повернулъ къ ней голову, она замолчала, и онъ не спросилъ ее, что она хотла сказать.

Зми и гршники изъ „Ада“ по прежнему крутились подл свай дамбы, потрясаемой содроганіями, и сваи стонали подъ ударами волнъ, но молодой человкъ не слдилъ боле за ними. Съ другой стороны маяка два моряка разговаривали, не думая о гуляющихъ, неясные призраки которыхъ, можетъ быть имъ предстали минуту передъ тмъ, и ихъ грубые голоса терялись въ рыданіи волнъ.

Мишель чувствовалъ себя одинокимъ, странно одинокимъ съ этой женщиной, которую онъ нкогда любилъ.

Сильное волненіе давило его. Одинъ моментъ онъ почти отдался безумной мысли представить себ, что онъ спалъ долгіе годы и ему снился тяжелый сонъ, отъ котораго онъ только что очнулся. Графиня Вронская? Кто была она? Болзненный образъ, исчезнувшій вмст съ лихорадочными видніями. Подл Мишеля билось непорочное сердце Фаустины Морель. Она находилась тутъ, доврчивая и чистая невста!

Она и Мишель терпливо ждали конца какого-то мучительнаго испытанiя; ничто ихъ теперь боле не разъединяло. Существовали ли на свт другія существа, кром нихъ обоихъ? Они этого не знали. Они любили другъ друга, они были одни подъ небомъ и передъ лицомъ моря.

Можетъ быть на слдующій день, или поздне, ихъ унесетъ корабль далеко отъ этого берега, гд прошедшее жило еще жизнью призрака, но они объ этомъ не думали. Они избгали думать о чемъ бы то ни было, они хотли освободить свой умъ отъ мыслей, слить свои души съ этой водой, со всми этими голосами, съ этимъ мракомъ.

— Мишель…

Это было почти дуновеніе, но это имя, произнесенное той, которая его не произносила уже столько лтъ, будило воспоминанія.

— Мишель, я отъ васъ скрыла… Сегодня вечеромъ у Черныхъ Скалъ я васъ уже замтила, затмъ, я васъ видла только что, когда вы спускались къ берегу… Моя мать была со мной; она знаетъ мое сердце, она поняла, что я желала, стремилась съ вами встртиться… Да, дйствительно, мн необходимо съ вами поговорить.

Не отвчая, Мишель посмотрлъ на молодую женщину, и его глаза заблестли въ полутьм.

— Мишель, — продолжала она. — Вы меня еще не простили, я не могу выносить вашу жестокость.

Тогда только онъ ясно вспомнилъ, что эта женщина, присутствіе которой ему было пріятно, причинила ему столько зла, и его охватилъ гнвъ.

— Вы думаете, — сказалъ онъ, — что мн было легко перенести страданіе, причиненное вами?

Она продолжала робко.

— Мишель, я была очень молода… и я страдала. О! если бы вы знали, что это такое — бдность, бдность, заботливо очищающая пятна съ шелковаго платья, изношеннаго до нитокъ; если бы вы знали это существованіе безъ радостей и безъ надеждъ бдной и честной двушки, имющей одинъ возможный жребій — работать, чтобы жить… чтобы не умереть съ голоду.