Дома, рано или поздно, ружье бы нашли, да и крысы могли бы изгрызть его кожаный чахолъ; а тамъ на вершине горы, въ лсу, въ дуплистой сосн, его не станутъ искать, да и крысы тамъ не водятся. А если ему станетъ слишкомъ тяжело на сердц, онъ взберется туда, на гору, и выстрлъ звучно раздастся въ Ландграфскомъ ущельи! И ляжетъ между соснами Гансъ, вытянувшись во весь ростъ, недостанетъ лишь кусочка черепа, а остальнымъ пусть полакомятся лисицы!

Мысль застрлить Кернера не приходила ему боле въ голову, а если и приходила, то онъ сейчасъ же прогонялъ ее отъ себя, повторяя нсколько разъ «Отче нашъ.»

– Это грхъ и глупость! – говорилъ Гансъ. – Если бы онъ первый напалъ на меня, тогда другое дло; но выстрлить въ него изъ-за угла, чтобы онъ упалъ ничкомъ, вытянувшись во весь ростъ, прямо на свое толстое глупое лицо!… Фи, Гансъ! ты этого не сдлаешь! Выбей эту дурную мысль изъ головы. Покончить съ собой, – это другое дло! Это тоже смертный грхъ, говоритъ пасторъ. Да разв онъ знаетъ, что у меня на сердц? Вдь онъ не сидлъ въ моей кож!

Гансъ въ прошлое воскресенье, въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ воротился, пошелъ въ церковь, чтобы своими ушами слышать оглашеніе о предстоящемъ брак Греты и Якова Кернера. Греты не было въ церкви, и хорошо что не было: Гансъ не выдержалъ бы. Когда съ церковной кафедры провозгласили имена жениха и невсты, ему показалось, что кровля церкви обрушилась на его голову, и онъ поспшно выбжалъ на улицу, причемъ иные замтили, что лукавый не допускаетъ своихъ врныхъ слугъ въ храмъ Божій, а вытаскиваетъ ихъ оттуда за волосы.

Завтра опять воскресенье, и будетъ третье оглашеніе въ церкви, а посл обда и свадьба.

Проходя мимо булочной, Гансъ видлъ, какъ оттуда выходили люди съ корзинами пирожнаго. Домъ Кернера нсколько дней сряду украшался сосновыми втками и внками, а толстый Яковъ, не смотря на холодную погоду, стоялъ на крыльц безъ сюртука и надзиралъ за работою. Выписали даже музыку, и сегодня вечеромъ ожидали ее. Гансъ это узналъ отъ дтей своей жилицы, принимавшихъ большое участіе въ предстоящемъ празднике. Гансъ роздалъ имъ свои послднія деньги – ихъ было очень не много – и подарилъ матери ихъ доски изъ разбитаго шкала, который она давно просила у него. Остальныя вещи они сами раздлятъ, какъ хотятъ, сказалъ Гансъ, выходя въ послдній разъ изъ своего дома.

Въ послдній разъ!

А теперь онъ сидлъ на мельниц и смотрлъ, какъ толчеи равномрно приподнимались, останавливались съ секунду наверху и опять опускались: тукъ! тукъ! тукъ! одна за другой: тукъ! тукъ! тукъ! Сегодня третья толчея опять стучала громче другихъ, какъ будто хотла что-то разсказать ему. Гансъ долго прислушивался, но ничего не понялъ, потому что четвертая толчея, постоянно перебивала третью и мшала ей высказаться. Какъ тутъ было понять что-нибудь? Сегодня противъ обыкновенія не было дождя, но небо все заволокли черныя тучи, и на мельнице, куда рдко заходилъ солнечный свтъ, было совершенно темно. Близъ мельницы журчалъ горный ручей, приводившій въ движеніе ея колеса, а внутри черезъ крышу ея капала дождевая вода, накопившаяся тамъ въ послдніе три дня. Передъ окнами, забрызганными гипсомъ, качались угрюмыя сосны, а толчеи все стучали: тукъ! тукъ! тукъ!

Гансъ закрылълицо руками. – Долго ли еще терпеть?

Однажды, въ его глазахъ, одинъ изъ его товарищей застрелился въ казарм. Непривлекательная картина! Какъ бы это лучше устроить?

Ружье надо поставить на земло между ногами и спустить курокъ ногою. Главное не надо торопиться. А то ружье пожалуй выстрлитъ прежде времени и попадетъ въ плечо, или не туда, куда слдуетъ. И такъ ногою: разъ, два, три, пафъ!… А тогда? Раздавшійся трескъ, разсялъ грезы Ганса. Толчеи не двигались боле. Мельница остановилась. Гансъ зналъ, почему это случилось… Это было давнишне поврежденіе, и одному Гансу невозможно было исправить его, – а тутъ еще черезъ полчаса наступалъ канунъ праздника. Пусть мельница себ стоитъ. Его преемникъ самъ суметъ привести ее въ дйствіе. Гансъ все привелъ въ порядокъ на мельниц, все заперъ, что было нужно запереть, и подошелъ къ третьей толче. Она ничмъ не отличалась отъ другихъ, – та же толстая сосновая балка, обитая внизу желзомъ. Она тоже остановилась и ничего не сказала ему.

Гансъ глубоко вздохнулъ и вышелъ изъ мельницы. Онъ перешелъ черезъ дорогу и пошелъ прямо лсомъ, минуя во вс стороны извивающіяся дорожки, по направленію къ казенному лсу. Онъ бжалъ, какъ будто гнались за нимъ въ погоню, хотя ему некуда было спшить. Ему казалось, что тамъ, на гор, онъ освободится отъ тоски, которая тяжелымъ бременемъ лежала у него на душ. На пути росли молодыя сосны, и Гансъ съ большимъ трудомъ разчищалъ себ дорогу между ихъ густыми втвями. Дождевыя капли, висвшія на ихъ острыхъ иглахъ, падали на руки и платье Ганса. Это освжило его. Лицо его пылало. Онъ жадно вдыхалъ воздухъ; ему казалось, что онъ задыхается.

Наконецъ онъ вышелъ изъ лсочка и достигъ небольшой площадки, находившейся почти на вершин горы и покрытой острыми камнями и кустарниками.

Эта плошадка носила названіе «площадки вдьмъ» и находилась въ ста шагахъ отъ высокоствольнаго лса. Гансъ остановился и вздохнулъ. Онъ вспомнилъ, какъ однажды, много лтъ тому назадъ, когда онъ былъ еще мальчикомъ, а Грета крошечной двочкой, они вскарабкались сюда и нашли здсь между камнями, подъ тнью дрока, гнздо жаворонковъ. Онъ положилъ полуоперившихся птенцовъ въ шапку и хотлъ унести ихъ, но Грета заплакала и сказала: «Не длай этого, Гансъ! Самъ Богъ положилъ ихъ сюда. Что будетъ, если Онъ придетъ покормить ихъ и не найдетъ на прежнемъ мст?» Гансъ засмялся, но все-таки исполнилъ ея желаніе, и съ тхъ поръ онъ никогда безъ необходимости не разорялъ гнздъ съ птенцами.

«Да, сказалъ Гансъ про себя: а меня найдетъ ли Господь, когда я буду лежать тамъ?»

Онъ протеръ глаза рукою и сталъ смотрть вдаль. Сегодня ничего не было видно. Густой туманъ покрывалъ долину и ущелье. Равнина, которая обыкновенно была видна отсюда на цлую милю кругомъ, скрывалась сегодня за дождевой тучей.

Вонъ тамъ, одна деревня, тамъ другая; и Гансъ называлъ поочереди вс сосднія деревни и мстечки. Онъ такъ хорошо зналъ вс окрестности, что бывало на служб, стоя на часахъ, онъ часто пересчитывалъ ихъ и радовался, что снова, въ ясное лтнее утро, будетъ любоваться ими съ высоты «площадки вдьмъ». Онъ не былъ здсь съ тхъ поръ, какъ воротился домой, да и теперь какъ на зло, онъ ничего не видалъ.