Теченіе общественнаго мннія было противъ него и вс находили выгоднымъ и удобнымъ плыть по этому теченію. На Ганса взводили обвиненіе за обвиненіемъ; не было такого преступленія, которое не приписали бы ему. Онъ былъ волокита, пьяница, живодеръ, лнтяй: – послднее заключали изъ того, что его никто не хотлъ нанимать въ работники. Нтъ сомннія, что онъ занимался браконьерствомъ, которое, по словамъ лсничаго Бостельмана, все еще продолжалось. Можетъ быть, онъ одинъ и совершилъ вс эти лсныя кражи. Между тмъ, осужденный общественнымъ мнніемъ, Гансъ велъ во всхъ отношеніяхъ невеселую жизнь. Какъ онъ ни привыккъ легко относиться ко всему, но всеобщая несправедливость въ отношеніи его, нечувствовавшаго за собою никакой вины, сильно терзала его. Онъ теперь по цлымъ часамъ – времени у него было довольно – просиживалъ въ своей бдной горенк, подъ самой крышей, съ пустой трубкой въ рукахъ, – табакъ у него весь вышелъ, а купить новаго было не на что, – и на досус размышлялъ, почему свтъ такъ золъ и такъ глубоко испорченъ, что не можетъ оставить въ покое честнаго малаго? Сто разъ въ день приходило ему на умъ, когда ему отказали даже на фабрик, по приказанію благочестивого управляющего, плясавшего по дудк пастора: не взять ли ему на плечи свой узелокъ, – онъ былъ не тяжелъ – и не поискать ли счастія въ другомъ мст? Но одного взгляда въ окно достаточно было, чтобы разсять вс эти планы путешествія.

А между темъ видъ изъ окна былъ неутшителенъ. Осенній дождь сбивалъ послдніе пожелтвшіе листья съ тополей и гнулъ ихъ стройныя верхушки. На горахъ навись туманъ и застилалъ Ландграфское ущелье. Все, что виднлось вокругъ, люди и животныя – все имло кислый и угрюмый видъ.

Но Гансъ не обратилъ бы на это вниманія, если бы зналъ, что длается въ дом школьнаго учителя, а главное, если бы онъ смлъ предположить, что тамъ все обстоитъ благополучно. Но какъ ему было узнать это? Греты уже дв недли онъ не видалъ, не зналъ, что съ нею длается, и даже, въ деревн ли она. Разспрашивать о ней ему не хотлось, да, и спросить было нельзя, не возбудивъ подозрнія. До тхъ поръ откровенный, прямодушный, Гансъ сдлался вдругъ скрытнымъ и недоврчивымъ.

Наконецъ ему пришла мысль обратиться къ Клаусу, отъ котораго онъ имлъ послднія свднія о Грет; но ему не удалось встртить старика, который, по своему ремеслу, былъ постоянно въ разъздахъ. Самому же пойти къ Клаусу, не пользовавшемуся особенно хорошей репутаціей, онъ не ршался, тмъ боле, что ему становилось всегда какъ-то неловко въ присутствіи старика.

Но однажды вечеромъ дождь опять проникъ въ его горенку подъ крышей, а втеръ, гудя и завывая въ Ландграфскомъ ущельи, доносился до пруда и покрывалъ его большими волнами. Гансъ собрался съ силами и прокрался изъ дому въ лсъ, съ такою таинственностью, какъ будто совершилъ самое тяжкое преступленіе. Онъ шелъ вдоль пруда, мимо шумящихъ тополей и нсколькихъ полуразрушенныхъ избушекъ, гнздившихся между прудомъ и подошвою Ландграфской горы.

Въ лсу онъ повернулъ налво, минуя деревню, пока не достигъ горной тропинки, служащей продолженіемъ главной деревенской улицы. Послдніе дома стояли уже въ лсу. Домъ Клауса была послднимъ изъ нихъ. Домомъ почти нельзя было назвать мазанку, полученную Клаусомъ въ наслдство посл отца. Это одноэтажное строеніе, съ высокой черепичной кровлей, такъ приткнулось къ утесу, что изъ лсу можно было прямо попасть на его крышу.

По ту сторону дороги протекалъ по каменистому руслу горный ручей. Выше въ лсу виднлась полуразрушенная мельница для выдлки гипса. Недли дв тому назадъ, ее арендовалъ за несколько талеровъ г. Репк, усадьба котораго находилась на противоположномъ конц деревни. Владтель мельницы недавно умеръ и, исключая его сына, уже нсколько лтъ тому назадъ пропавшаго безъ всти въ Америк, никто не могъ заявить притязанія на эти развалины. Господа члены общины рады были отдать мельницу въ аренду, что, конечно, не мшало имъ подсмиваться надъ г. Репк, который къ бездоходной костомольн, скудному кирпичному заводу и жалкой почтовой станцiи прибавилъ еще гипсовую мельницу, где все балки на половину сгнили. Мельница была окружена высокими утесами и оснена мрачными соснами, – узловатые корни ихъ обвивали камни и, гнздясь въ разслинахъ вмст съ сыростью и морозомъ, производили въ нихъ трещины.

Ущелье представляло мрачную картину, – особенно въ этотъ суровый, дождливый ноябрскій вечеръ, въ который Гансъ, выйдя изъ лсу, увиделъ ее у своихъ ногъ.

Онъ остановился въ раздумьи, чтобы убдиться, не заблудился ли онъ, какъ будто онъ не нашелъ бы дороги даже съ завязанными глазами. Направо мельница, налво домикъ Клауса, еще шагъ и онъ на тропинк.

Какой-то человкъ вышелъ изъ хижины, дверь которой находилась подъ самой крышей и была обращена лицевой стороной къ Гансу. Человкъ постоялъ ненного, осмотрлъ дорогу во всехъ направленіяхъ, потомъ быстрыми шагами направился къ мельниц, мимо того места, гд Гансъ (самъ не зная зачмъ) притаился при появленіи его за стволомъ сосны. Онъ шелъ такъ близко, что Гансъ легко могъ бы его достать своей длинной рукой, и исчезъ въ зданіи мельницы. Онъ скоро вышелъ оттуда и направился налво въ лсъ, неся что-то на плеч, чего Гансъ въ темнот не могъ разсмотрть.

Гансъ все еще стоялъ на одномъ мст. Сердце его билось… Не Репк ли это? спрашивалъ онъ себя и самъ себ отвчалъ: Почему же не быть тутъ Репк? Но что онъ можетъ длать у Клауса? Да почему же ему не ходить къ Клаусу? Вдь иду же я самъ къ нему? Но конечно, богачъ Репк и бднякъ Гансъ, это странно, очень странно! Гансъ ршился не заходить къ Клаусу, но черезъ минуту онъ уже стоялъ у низенькой двери и стучалъ въ нее. Бшеный лай собакъ раздался изнутри и хриплый голосъ старика спросилъ:

– Кто тамъ?

– Я, Гансъ.

Отвта не было; но Гансъ слышалъ, что собакъ успокоили словами, а можетъ быть и пиньками; он завыли и потомъ стихли.

Засовъ былъ отодвинутъ; въ полуотворенной двери показался сморщенный старикъ и ворча спросилъ:

– Что теб надо?

– Я хотлъ съ вами переговорить.

Клаусъ отворилъ дверь, Гансъ согнулся и вошелъ; старикъ задвинулъ опять засовъ у двери. Гансъ слъ на ящикъ, стоявшій вблизи, а старикъ, поправивъ пальцами фитиль столовой закоптлой лампочки, подошелъ къ низенькому очагу, гд подъ желзнымъ котелкомъ былъ разложенъ огонь изъ сырыхъ сосновыхъ сучьевъ, и спросилъ:

– Ты ужиналъ, Гансъ?

– Нтъ еще, отвчалъ Гансъ.

И въ самомъ дл, онъ ничего не лъ, исключая куска черстваго хлба.

Старикъ снялъ котелокъ съ огня и налилъ изъ него коф въ дв темныя чашки, которыя досталъ съ полки. Потомъ онъ принесъ черный хлбъ и кусокъ сала, поставилъ все это на столъ и пригласилъ жестомъ Ганса принять участіе въ его ужин. Гансъ придвинулъ къ столу ящикъ, на которомъ сидлъ, принялся за сухой хлбъ, прогорклое сало и жидкій выдохшійся кофе, и все это показалось ему великолпнымъ.