Гансъ покачалъ печально головою. – Видно не судьба, сказалъ онъ, и пошелъ дале, но онъ шелъ медленне, чмъ прежде, и часто оглядывался на черную дождевую тучу, поднимавшуюся между тмъ все выше и выше. Высокія сосны, какъ будто чувствуя ея приближеніе, наклоняли свои темныя вершины. Коршунъ, сидвшій на одной изъ нихъ и давно уже наблюдавшій за проходящимъ Гансомъ, слетлъ съ дерева и закружился надъ его головой.

Ему хорошо! подумалъ Гансъ и вошелъ въ шумящій высокоствольный лсъ. По мр того, какъ онъ приближался къ вершин горы, онъ шелъ все медленне и медленне. На противуположномъ ея склон, немного пониже, стояла дуплистая сосна, въ которой было спрятано ружье. Теперь ему казалось, что ему незачмъ было такъ спшить сюда. Онъ стоялъ на самой вершин горы. Какъ часто, запоздавъ въ горахъ, онъ измрялъ отсюда разстояніе до деревни. По тропинк, соединявшейся ниже съ деревенскою дорогою и упиравшейся еще ниже въ шоссе, до деревни ходьбы было около часу. По другой тропинк, ведущей на большую дорогу, можно было туда дойти въ три четверти часа, а лсомъ, прямо черезъ Ландграфское ущелье, въ полчаса; но, для послдняго перехода, надо было имть гибкіе члены и крпкіе мускулы. Гансъ подумалъ объ этихъ трехъ дорогахъ и о томъ, что ни по одной изъ нихъ ему ужъ не возвращаться назадъ. Сухая, толщиною съ руку втвь попалась ему подъ ноги; онъ сломилъ ее и ударилъ съ такою силою о стволъ дерева, что трескъ далеко раздался по лсу.

Странно было умирать, чувствуя въ себ такую силу!

Непонятное чувство овладло Гансомъ. Ему казалось, что онъ находится подъ вліяніемъ двухъ противуположныхъ силъ, одна изъ нихъ удерживаетъ его, другая толкаетъ впередъ. Сила, увлекающая впередъ, беретъ верхъ, и медленно, но непреодолимо влечетъ его дале и дале. Вотъ и лужайка у пруда, вотъ и дуплистая сосна. Онъ очутился прямо противъ нея, такъ что даже самъ удивился.

– Видно такъ суждено, – сказалъ онъ.

Мсто было удачно выбрано. Никто бы не подумалъ, глядя на крпкое дерево, что у самаго корня оно иметъ глубокую трещину, почти незаметную снаружи, но далеко расширяющуюся внутри его. Гансъ стоялъ передъ дупломъ.

– Ну, если кто-нибудь нашелъ ружье и унесъ его оттуда? – Онъ глубоко вздохнулъ. – Стыдись, Гансъ, ты трусъ! – сказалъ онъ. – Ты такъ долго все обдумывалъ и обсуждалъ, а теперь у тебя не достаетъ духу! Онъ всуну лъ руку въ дупло и слегка вздрогнулъ, когда дотронулся до холоднаго ствола. Осторожно вынулъ онъ винтовку. Ружье отлично сохранилось, благодаря сухому мху, которымъ онъ заложилъ дупло. Нсколько пятенъ ржавчины виднлись на ствол съ золотою насчкою. Точно кровь, сказалъ Гансъ. Заряжать было не нужно; онъ недавно вынулъ старый зарядъ и замнилъ его новымъ. Гансъ перемнилъ только пистонъ, предварительно убдившись, что онъ не отсырлъ. Онъ сохранилъ нсколько пистоновъ изъ своего прежняго запаса и давно носилъ ихъ въ карман жилета.

– Пора! – сказалъ Гансъ.

Онъ слъ подъ деревомъ и положилъ ружье къ себ на колни. – Хоть бы мн ее увидть еще разъ, – сказалъ онъ и сталъ пристально глядть въ проску между деревьями. Вдругъ у него потемнъло въ глазахъ.

– Странно, – сказалъ онъ, и усиленно сталъ всматриваться.

По ту сторону проски, у самаго пруда, стоялъ олень съ высоко поднятой головой и смотрлъ сквозь проску на опушку лса, гд сидлъ Гансъ.

У Ганса занялся духъ: его сердце сильно билось. Правая его рука протянулась къ курку, а лвою онъ снялъ съ головы военную фуражку съ краснымъ околышкомъ, спустилъ ее на плечо, а съ плеча на траву подл себя и приложился къ ружью. Олень все стоялъ на томъ же мст; онъ не замчалъ присутствія Ганса и спокойно щипалъ траву.

Большой палецъ Ганса лежалъ на курк, и Гансъ былъ уже готовъ спустить его, а олень все продолжалъ спокойно пастись. Вдругъ онъ сдлалъ движеніе… Гансъ думалъ, что у него выпрыгнетъ сердце. Еще одинъ прыжокъ – и олень въ лсу.

Но вотъ, онъ опять наклонилъ свою толстую шею и теперь, – нтъ не теперь – лучше подождать, когда онъ повернется на лвую сторону. Гансъ поднялъ ружье и прицлился. Прицла нельзя было хорошо видть, а между тмъ нужно было цлить наврняка.

– Провались онъ сквозь землю! Надо же было проклятому животному пойти направо, вмсто того, чтобы повернуться въ лвую сторону! Длать нечего, теперь надо дойти до большой сосны, на опушк лса, тамъ онъ не уйдетъ отъ меня!

И Гансъ съ ружьемъ въ лвой рук медленно и осторожно ползетъ на колнахъ отъ одного дерева къ другому, третьему, четвертому, не спуская глазъ съ оленя.

Вотъ онъ уже у сосны, къ которой стремился, и доползъ до окраины луга, но почва тутъ вдругъ понижается, и камышъ, ростущій на пруду, скрываетъ отъ него оленя. Онъ долженъ встать и обойти налво вокругъ дерева. Это затрудняетъ выстрлъ, но длать нечего. Теперь олень опять на виду. Гансъ прицеливается снова, но въ ту же минуту олень длаетъ отчаянный прыжокъ и исчезаетъ въ лсу.

– Чортъ побери! – проворчалъ Гансъ и опустилъ ружье. – Чтобъ тебя…

Но слова замерли у него на устахъ. Въ десяти шагахъ отъ него, на опушк проски, подъ деревомъ, въ глубокой задумчивости сидитъ двушка: она облокотилась на колни и закрыла лицо руками.

– Грета! – вскричалъ Гансъ.

Двушка съ испугомъ вскочила.

– Грета! – повторилъ Гансъ.

Ружье скользить изъ его рукъ и падаетъ у дерева. Гансъ простираетъ руки; еще минута и она передъ нимъ и, громко рыдая, бросается въ его объятія.

– Грета, милая Грета!

– Гансъ, милый Гансъ!

Грета рыдала такъ неутшно, какъ будто ея сердце разрывалось на части. Она все крпче и крепче прижималась къ Гансу и цловала его губы и руки.

– Грета, – сказалъ Гансъ, испуганный этимъ внезапнымъ порывомъ нжности, – какимъ образомъ ты попала сюда?

– Я не могу… я не хочу… – проговорила Грета. – Лучше умереть, чмъ… Я теб общала.

У Ганса пробжалъ морозъ по кож. Взглядъ, брошенный Гретою на прудъ, все ему объяснилъ.