Пробжавъ безъ передышки нсколько переулковъ, онъ убавилъ шагу и, войдя въ четыреугольный мощеный дворъ, направился къ маленькому домику, гд свтился огонекъ, поднялъ щеколду и отворилъ дверь.

— Кто тамъ? послышался женскій голосъ. — Ахъ, это ты, Китъ!

— Да, мама, это я.

— Отчего ты такой утомленный сегодня!

— Хозяинъ ныньче сидитъ дома и она ни разу не подошла къ окну, отвчалъ онъ угрюмо и слъ у камина.

Комната, въ которую вошелъ Китъ, была крошечная и крайне убого обставлена. При первомъ же взгляд на нее вы чувствовали, что здсь живутъ бдные-пребдные люди, но все-таки, благодаря заботливости хозяйки, содержавшей ее въ большой чистот, она выглядывала привтливой и уютной.

Не смотря на поздній уже часъ, хозяйка стояла за утюгомъ. Меньшой ребенокъ спалъ въ колыбельк, недалеко отъ камина, другой постарше, лтъ двухъ или трехъ, здоровенькій мальчикъ въ чепчик и ночной рубашонк, изъ которой онъ уже давно выросъ, забрался въ корзину съ бльемъ и наотрзъ отказывался спать, къ великому огорченію матери, и безъ того занятой по горло. Странное впечатлніе производила эта семья: и мать, и вс три сына были, какъ дв капли воды, похожи другъ на друга.

Китъ пришелъ домой не въ дух и уже готовъ былъ излить свою досаду на окружающихъ, какъ это часто бываетъ съ самыми лучшими изъ насъ, но когда онъ взглянулъ на ребенка, спокойно спавшаго въ колыбели, на шалуна-братшпку, весело и плутовски глядвшаго изъ-за корзины своими большими круглыми глазами, на мать, которая работала съ утра до ночи не покладая рукъ и никому не жаловалась на усталость — онъ устыдился своего эгоизма. Онъ покачалъ люльку, скорчилъ гримасу маленькому капризнику и, развеселившись, заговорилъ съ матерью.

— Какая ты у меня славная, добрая, мама; немного найдется на свт такихъ, какъ ты, началъ онъ, разрзывая своимъ складнымъ ножомъ хлбъ и мясо, давно уже приготовленные для него на стол.

— A я думаю, что на свт есть много людей гораздо лучше меня. Да оно такъ и должно быть, и пасторъ тоже говоритъ… возразила матъ.

— Что онъ въ этомъ понимаетъ, вашъ пасторъ, сказалъ Китъ презрительно. — Вотъ, когда онъ овдоветъ, да ему придется день и ночь работать какъ теб, да при этомъ получать гроши, тогда онъ на себ испытаетъ, можно ли отрывать рабочаго человка отъ дла, да еще требовать, чтобы онъ ни на секунду не опаздывалъ въ церковь.

— Ладно, пей пиво — я его поставила на полу, у камина.

Мать старалась замять этотъ разговоръ.

— Спасибо, мама. И Китъ протянулъ руку къ горшку съ пивомъ. — Пью за ваше здоровье и за здоровье пастора, если вамъ угодно. Ей-Богу же, я ничего противъ него не имю.

— Ты, кажется, сказалъ, Китъ, что хозяинъ не выходилъ сегодня со двора, спросила мать.

— Да, къ несчастью, не выходилъ.

— То есть, къ счастью, поправила мать. — По крайней мр миссъ Нелли не будетъ всю ночь одна.

— A я объ этомъ и не подумалъ. Мн такъ досадно было, что я напрасно простоялъ столько часовъ кряду.

М-съ Неббользъ — такъ звали мать Кита — оставила на минуту свою работу и, оглядвъ комнату, не услышалъ бы кто, продолжала:

— Хотлось бы мн знать, что бы она сказала, еслибъ узнала, что, не смотря ни на какую погоду, ты сторожишь ее каждую ночь на улиц, боясь, чтобы съ ней чего не случилось, и уходишь домой только тогда, когда она покойно спитъ въ своей постельк.

— Не все ли равно, что бы она сказала, — Китъ слегка покраснлъ, — вдь она никогда не узнаетъ объ этомъ, стало быть и говорить ей ничего не придется.

Мать промолчала, но, подойдя къ камину, чтобы взять горячій утюгъ, она украдкой поглядла на сына; потомъ она обчистила утюгъ, обтерла его пыльной тряпкой, возвратилась къ своей гладильной доск и, поднеся утюгъ страхъ какъ близко къ щек, попробовала, достаточно ли онъ горячъ.

— За то другіе, небось, скажутъ, что ты… заговорила она, съ улыбкой оглядываясь на него.

— Мало ли какой вздоръ говорятъ, перебилъ ее Китъ, понимая, къ чему клонилась ея рчь.

— Скажутъ, что ты въ нее влюбился.

— Оставьте, пожалуйста.

Китъ заерзалъ на стул, замахалъ руками и ногами, длая въ то же время невозможныя гримасы, но такъ какъ это его не успокоило, онъ постарался набить побольше ротъ, хлебнулъ портеру, поперхнулся, и разговоръ, волей-неволей, прекратился.

— Я пошутила, сказала матъ, немного помолчавъ, — но если говорить серьезно, теб длаетъ честь, Китъ, что ты такъ заботишься о ней, хотя никто объ этомъ даже не знаетъ. Ну, да придетъ время, все откроется и она еще больше будетъ тебя любить. Право не понимаю, какъ старикъ ршается оставлять ее каждую ночь одну-одинешеньку въ цломъ дом.

— Вроятно, ему и въ голову не приходить, что ей тяжело, а то бы онъ ни за что въ мір не оставлялъ ее одну. Ужъ я его хорошо знаю.

— Но для чего онъ это длаетъ и отчего такъ старается скрыть отъ тебя, куда уходитъ по ночамъ.

— Этого я ужъ знать не могу. Если бы онъ не сталъ выпроваживать меня каждый вечеръ домой раньше, чмъ я обыкновенно уходилъ, мн и въ голову бы не пришло подсматривать, что тамъ у нихъ творится.

— Слышишь, мама, что это за шумъ?

— Кто-то отворилъ калитку и вошелъ во дворъ.