Въ этихъ сердечныхъ отношеніяхъ баккалавра къ мальчуганамъ учитель видлъ доброе предзнаменованіе для себя и нкоторую гарантію для своей будущей дятельности. Онъ весело простился съ нимъ, считая себя счастливйшимъ человкомъ въ мір. Вечеромъ опять въ обоихъ домикахъ засвтились окна, отражая красноватымъ блескомъ огонь, пылавшій въ каминахъ. Этотъ свтъ невольно обратилъ на себя вниманіе баккалавра и его друга пастора, возвращавшихся домой съ своей ежедневной прогулки. Они остановились передъ Неллиными окнами и, вспоминая о прелестномъ ребенк, со вздохомъ оглянулись на сосднее кладбище.

Нелли рано поднялась на ноги, убрала свои комнаты, а потомъ и квартиру учителя, — противъ чего онъ горячо, хотя и напрасно возставалъ, не желая, чтобы она утомлялась надъ работой, — и снявъ съ гвоздика связку ключей, которые баккалавръ торжественно вручилъ ей наканун, вышла одна изъ дома, чтобы осмотрть церковь.

Небо было ясное, воздухъ прозрачный, благорастворенный, полный аромата отъ только что осыпавшихся листьевъ, живительно дйствующій на нервы. Журчавшій невдалек ручеекъ весело сверкалъ на солнц. Зеленые холмики, точно блестками были усыпаны росой, — словно ангелы, горюя о покойникахъ, оросили ихъ могилы своими слезами. Дти забавлялись, играя въ прятки между могилками, и звонко хохотали. Между ними былъ и грудной ребенокгь. Малютка заснулъ, и они положили его на кучк сухихъ листьевъ на свжей дтской могилк. Недавно схороненный ребенокъ, вроятно, не разъ сидлъ въ кругу своихъ сверстниковъ и, хворый, кроткими глазами слдилъ за ихъ играми, такъ что дти не могли понять перемны, происшедшей съ нимъ.

Нелли подошла къ дтямъ и спросила: чья это могилка? Какой-то маленькій мальчикъ возразилъ, что это не могилка, а садикъ его братца. Онъ зелене, чмъ другіе садики, и птички любятъ сюда прилетать, потому что братецъ всегда кормилъ ихъ. Сказавъ это, ребенокъ посмотрлъ на Нелли улыбаясь, сталъ на колни, прижался щечкой къ могилк, потомъ вскочилъ на ноги и весело поскакалъ по дорожк.

Нелли обогнула церковь, глядя вверхъ на ея старинную башню, и вышла черезъ калитку въ деревню. Съ ней поздоровался могильщикъ, стоявшій у своей двери, — опираясь на костылъ, онъ вышелъ изъ избы, чтобы хоть на порог подышать свжимъ воздухомъ.

— Какъ вы себя чувствуете? вамъ сегодня лучше? спросила его двочка.

— Благодареніе Богу, гораздо лучше, отвчалъ старикъ.

— Богъ дастъ, скоро и совсмъ поправитесь.

— Я надюсь. Только надо маленько запастись терпніемъ. Что же вы не войдете въ мою избу? милости просимъ. И старикъ заковылялъ впередъ, предупреждая свою гостью, что сейчасъ за порогомъ есть одна приступка, съ которой самъ онъ спустился съ большимъ трудомъ.

— У меня, какъ видите, только одна комната, говорилъ онъ, входя въ иэбу. — Есть еще одна наверху, да теперь ужъ мн не подъ силу лазить по лстницамъ, такъ я никогда туда и не хожу. Впрочемъ, какъ лто настанетъ, я опять переберусь наверхъ.

Двочка удивилась, что такой дряхлый, сдой старикъ, какъ онъ, да еще вдобавокъ занимающійся такимъ ремесломъ, могъ доврчиво говорить о будущемъ. Онъ замтилъ, что она посмотрла на его инструменты, висвшіе на стн, и улыбнулся.

— Голову даю наотрзъ, что вы подумали: «врно онъ всми этими инструментами копаетъ могилы».

— Да, точно; мн это приходило въ голову. Только меня удивило, что у васъ ихъ такъ много.

— И немудрено, что много. Вдь я садовникъ. Я копаю землю и сажаю растенія для того, чтобы он жили и развивались. Не всему тому, что мн приходится закапывать, предназначено гнить и разрушаться. Видите вонъ тотъ заступъ, что посредин?

— Какъ же, вижу, еще такой истертый, зазубренный.

— Вотъ имъ-то я и копаю могилы: онъ уже совсмъ истерся. Хоть мы здсь народъ здоровый — нечего сказать, — а все-таки ему пришлось достаточно поработать на своемъ вку. Если бы онъ могъ заговорить, онъ разсказалъ бы вамъ, сколько разъ меня съ нимъ, совершенно неожиданно, посылали на работу. Самъ-то я ужъ перезабылъ обо всемъ, — память стала плоха. Ну, да въ этомъ ничего нтъ новаго, поспшно прибавилъ онъ. — Такъ всегда было, такъ будетъ и впредь.

— У васъ же есть и другія занятія? Вы сажаете цвты, растенія…

— Даже и деревья. Только напрасно вы думаете, что эти два занятія могутъ быть совершенно раздлены въ ум, въ воспоминаніяхъ могильщика. Напримръ, кто нибудь изъ прихожанъ попросилъ меня посадить ему дерево. Само собою разумется, что это дерево всегда будетъ мн напоминать о смерти его хозяина, если тотъ уже усплъ умереть. Вотъ я посмотрю на него, полюбуюсь, какое оно стало развсистое, тнистое, и начинаю припоминать, какимъ оно было тогда, когда хозяинъ его былъ еще живъ, а тутъ ужъ невольно вспоминаешь и о другой работ, которую пришлось справлять для этого человка, и тогда я почти безъ ошибки могу сказать, въ какомъ году и даже въ какомъ мсяц я рылъ для него могилу.

— Однако, дерево можетъ вамъ напомнить и о тхъ кто еще живы, замтила двочка.

— Да, на двадцать умершихъ можетъ быть и придется одинъ живой, какъ похоронишь и жену, и мужа, и родителей, и братьевъ, и сестеръ, и дтей, и друзей. Вотъ оттого-то мой заступъ такъ истерся. Лтомъ надо будетъ завести новый.

Опять двочка съ удивленіемъ взглянула на старика: зачмъ, молъ, онъ подшучиваетъ надъ своею старостью и недугами; но старикъ говорилъ совершенно серьезно.

— А народъ, что! промолвилъ онъ посл минутнаго молчанія. — Разв онъ думаеть какъ слдуетъ объ этихъ вещахъ? Вотъ какъ покопаешь тутъ изъ года въ годъ землю, въ которой ничто не растетъ, а все, напротивъ, гніетъ, такъ и станешь объ этомъ думать. Вы уже были въ церкви?