— Что за нерезонная женщина! — воскликнул мистер Бенджамин Аллен.

— Прошу прощенья, молодой человек, — сказала миссис Редль, покрываясь холодным потом от злости. — Будьте так добры, сэр, повторить ваши слова.

— Я употребил это выражение, сударыня, вовсе не в каком-нибудь оскорбительном смысле, — отвечал мистер Бенджамин Аллен, впадая в некоторое беспокойство.

— Прошу прощенья, молодой человек, — заявила миссис Редль еще более громко и повелительно, — но... какая женщина, вы сказали? Ваше замечание относилось ко мне, сэр?

— Ах ты господи!.. — проговорил мистер Бенджамин Аллен.

— Я вас спрашиваю, вы имели в виду меня? — оборвала его миссис Редль, в бешенстве распахивая дверь.

— Ну да, конечно, — ответил мистер Бенджамин Аллен.

— Ну да, конечно! — подхватила миссис Редль, отступая к двери и повышая голос, чтобы ее мог слышать мистер Редль, находившийся на кухне. — Да, конечно! И всем известно, что меня всякий может обидеть в моем собственном доме, потому что мой муж только и умеет, что дрыхнуть, и на меня обращает не больше внимания, чем на уличную собаку. Как ему не стыдно (здесь миссис Редль всхлипнула), что он позволяет так обращаться с собственной женой каким-то мясникам, которые заживо режут людей и позорят мой дом (новые всхлипывания)! Низкий трус, несчастная тряпка, боится выйти и проучить этих разбойников... боится... боится выйти!

Здесь миссис Редль приостановилась, чтобы прислушаться, расшевелил ли ее сильнейшую половину этот поток колкостей. Убедившись, что он не возымел никакого действия, она стала, с бесчисленными всхлипами, спускаться по лестнице, как вдруг у парадной двери раздался громкий двойной стук. Ответом были истерические рыдания, перемежаемые горестными завываниями, которые продолжались до тех пор, пока стук в дверь не повторился шесть раз; тогда в неудержимом порыве душевной муки она сошвырнула вниз все зонты и исчезла, со страшным грохотом захлопнув за собой дверь.

— Здесь живет мистер Сойер? — спросил мистер Пиквик, когда пиквикистам отворили.

— Да, — буркнула девушка, — второй этаж. Дверь прямо, как подниметесь по лестнице.

И она убежала в кухню, унося с собой свечу, в полной уверенности, что добросовестно исполнила все, что от нее требовалось.

Мистеру Снодграссу, шедшему позади всех, не без труда удалось запереть входную дверь. Пиквикисты, спотыкаясь, поднялись наверх, где были встречены мистером Бобом Сойером, который не решился спуститься вниз из опасения подвергнуться новому нападению со стороны миссис Редль.

— Как поживаете? — осведомился еще не пришедший в себя медик. — Рад видеть вас! Осторожно, не разбейте стаканов!

Предупреждение относилось к мистеру Пиквику, который положил свою шляпу на поднос.

— Боже мой! — воскликнул мистер Пиквик. — Прошу прощения.

— Ничего, ничего, — сказал Боб Сойер. — Здесь, правда, тесновато, но ведь от холостяка и требовать нечего!

Мистер Пиквик пожал руку мистеру Бенджамину Аллену, и друзья последовали его примеру. Едва успели они усесться, как внизу снова раздался двойной стук.

— Это, верно, Джек Хопкинс! — вскричал Боб Сойер. — Тише! Да, это он! Поднимайтесь, Джек.

На лестнице послышались тяжелые шаги, и перед всеми предстал Джек Хопкинс, в черном бархатном жилете с ослепительными пуговицами и в синей полосатой сорочке, к которой был пристегнут белый воротник.

— Что так поздно, Джек? — спросил мистер Бенджамин Аллен.

— Задержался у Вафоломея, — ответил Хопкинс.

— Что-нибудь новенькое?

— Ничего особенного. Впрочем, интересного пациента доставили в палату несчастных случаев.

— А в чем дело, сэр? — полюбопытствовал мистер Пиквик.

— Да так, вывалился человек из окна четвертого этажа. Но очень удачно... очень удачно.

— Вы хотите сказать, что пациент скоро поправится?

— Нет, — небрежно бросил Хопкинс, — едва ли он может поправиться. Но предстоит блестящая операция — великолепное зрелище, если будет оперировать Слешер!

— Вы считаете мистера Слешера хорошим хирургом? — поинтересовался мистер Пиквик.

— Лучше не бывает, — ответил Хопкинс. — На прошлой неделе он ампутировал ногу мальчику... тот умял пять яблок и пряник ровно через две минуты после того, как все было кончено, да еще заявил, что он лежит здесь не затем, чтобы над ним потешались, и что он пожалуется матери, если они не приступят к делу.

— Неужели?! — воскликнул пораженный мистер Пиквик.

— О! Это что! Это пустяки! Не правда ли, Боб? — сказал Джек Хопкинс.

— Совершенные пустяки! — подтвердил мистер Боб Сойер.

— Могу вас уверить, сэр, что в нашей профессии случаются вещи чрезвычайно удивительные.

— Охотно верю, — сказал мистер Пиквик.

Новый стук молотка в дверь возвестил о прибытии большеголового молодого человека в черном парике, который привел с собою цинготного юношу, обмотанного длинным широким шарфом. Следующим явился джентльмен в сорочке, усеянной розовыми якорями; прямо за ним — бледный молодой человек с часовой цепочкой накладного золота. По прибытии чистенького субъекта в безукоризненном белье и в прюнелевых ботинках общество оказалось в полном составе. Столик, покрытый зеленой байкой, был выдвинут, первая порция пунша в белом кувшине подана, и последующие три часа посвящены игре в vingt-et-un по шесть пенсов за дюжину фишек, прерванной только один раз небольшим спором между цинготным юношей и джентльменом в розовых якорях, во время которого цинготный юноша высказал жгучее желание утереть нос джентльмену с эмблемами надежды, в ответ на что этот последний выразил решительную неохоту безвозмездно принимать подобные «услуги» от кого бы то ни было, будь то горячий молодой джентльмен с цинготной физиономией, будь то любой другой индивид, украшенный головой.