— И в самом деле! — согласился Сэм.

— С таким же успехом ее можно назвать грифоном, или единорогом, или уж сразу королевским гербом, потому что, как всем известно, это целое скопище сказочных зверей, — добавил мистер Уэллер.

— Совершенно с таким же, — подхватил Сэм.

— Кати дальше, Сэмми! — сказал мистер Уэллер.

— «Пока я вас не увидел, я думал, что все женщины на один покрой».

— Так оно и есть, — буркнул себе под нос мистер Уэллер-старший.

— «Но теперь, — продолжал Сэм, — я уразумел, какой я был первостатейно безмозглый осел, потому что вам под пару никого нет, хотя мне под пару только вы». — Сэм поднял глаза.

Мистер Уэллер одобрительно кивнул, и Сэм продолжал:

— «И вот я пользуюсь привилегией этого дня, Мэри, моя милая, как сказал джентльмен, запутавшийся в долгах, выходя из дому в воскресенье, чтобы признаться вам, что в первый и единственный раз, когда я вас видел, ваш портрет отпечатлелся в моем сердце с такой быстротой и такой яркостью, каким позавидовал бы копировальный станок (о котором вы, может быть, слыхали, милая моя Мэри), хотя он еще вставляет копию в рамку со стеклом и с готовым крючком, чтобы можно было подвесить, и все это в две минуты с четвертью».

— Боюсь, что это похоже на стихи, Сэмми, — сказал мистер Уэллер с сомнением в голосе.

— Нет, не похоже! — отмахнулся Сэм, быстро читая дальше, чтобы избежать спора по этому пункту. — «Изберите меня, Мэри, моя милая, в свои Валентины и обдумайте все, что я сказал. Моя милая Мэри, я заканчиваю». Это все, — произнес Сэм.

— Не слишком ли резко ты осадил, Сэмми? — спросил мистер Уэллер.

— Нисколько, — возразил Сэм. — Тут ей захочется, чтобы было еще, а в этом и состоит искусство писать письма.

— Пожалуй, оно верно, — согласился мистер Уэллер. — И хорошо бы, если бы твоя мачеха следовала в разговоре этому замечательному правилу. А ты не подпишешься?

— В том-то и загвоздка, — сказал Сэм. — Не знаю, как подписаться.

— Подпиши: «Веллер», — посоветовал старейший из не почивших в Бозе носителей этого имени.

— Не годится, — сказал Сэм. — «Валентинку» не подписывают своим именем.

— Подпишись тогда «Пиквик», — предложил мистер Уэллер. — Очень хорошее имя и легко пишется.

— Вот это дело! — обрадовался Сэм. — И можно кончить стихом, как ты думаешь?

— Мне это не нравится, Сэм, — возразил мистер Уэллер, — Я не знал ни одного уважающего себя кучера, который бы писал стихи, кроме одного, который зарифмовал несколько трогательных строк в ночь перед тем, как его повесили за разбой, да и тот был из Кемберуэлла, так что это не в счет.

Но Сэма нельзя было отвлечь от захватившей его поэтической идеи, и он подписал письмо:

«Любовь моя — не пшик,

Ваш Пиквик».

Затем, сложив листок каким-то очень хитрым способом, он нацарапал адрес: «Мэри, горничной в доме мистера Напкинса, мэра, Ипсуич, Саффолк», и засунул послание, запечатанное облаткой и готовое для сдачи на почтамт, в карман.

Когда с этим важным делом было покончено, мистер Уэллер-старший перешел к объяснению того, зачем он вызвал сына.

— Первым делом о твоем патроне, Сэмми, — сказал мистер Уэллер. — Кажется, завтра его будут судить?

— Суд назначен на завтра, — кивнул Сэм.

— Ну так вот, — продолжал мистер Уэллер, — думается мне, что ему, верно, понадобятся свидетели, чтобы говорить о его нравственности или, может быть, доказать его алиби. Я обмозговал это дело, Сэмми, и он может быть спокоен. Я подобрал приятелей, они скажут все, что ему нужно, но мой совет такой: наплевать на нравственность и держаться за алиби. Ничего нет лучше алиби, Сэмми, ничего!

Высказав это юридическое соображение с самым глубокомысленным видом, мистер Уэллер погрузил нос в кружку и подмигнул удивленному сыну.

— О чем это ты толкуешь? — спросил Сэм. — Уж не думаешь ли ты, что его будут судить в Олд-Бейли?

— Сейчас речь не об этом, Сэмми, — ответил мистер Уэллер. — Где бы он ни судился, его выручит только алиби. Через алиби мы спасли Тома Уайльдспарка от обвинения в убийстве, когда все судейские крючки твердили, что парню крышка. И вот мое мнение, Сэмми: если твой патрон не докажет алиби, он, как говорят итальянцы, пропадет ни за понюх табаку, вот и все.

Сколько ни доказывал Сэм отцу, что алиби в данном случае совершенно неприменимо, старик упорно стоял на своем. Видя, что дальше обсуждать этот вопрос бесполезно, Сэм переменил тему и спросил о втором деле, по которому его почтенный родитель желал с ним посоветоваться.