Рядом журавль-колодец

Поднял подобья рук.

Мне — мои годовщины.

Дочке — лепить из глины.

Ветру — простор равнины.

Птицам — лететь на юг.

Август 1989

* * *

Ноябрьский ветер запахом сосны

Переполняет пасмурные дали.

Что значил этот сон? Бывают сны

Как бы предвестьем ветра и печали.

Проснешься и начнешь припоминать

События: ты где-то был,— но где же?

На миг туда вернешься — и опять

Ты здесь... и возвращаешься все реже.

Так в этот раз или в какой другой

(Уже не вспомнить и не в этом дело),

Но там был лес, поселок над рекой,

И синева беззвездная густела.

Там загоралось первое окно,

Шептались бабки на скамье у дома,

Там шел мужик и в сумке нес вино —

Там было все непрошено знакомо.

Там жили, значит, люди. Я бы мог

(Но веришь, лучше все-таки не надо)

Приноровить и опыт мой, и слог

К изображенью этого уклада.

Когда б я был тем зудом обуян,

Когда б во мне бесилась кровь дурная,

Я принялся бы сочинять роман,

По мелочам судьбу воссоздавая.

Тогда бы я и жил не наугад,

Расчислив точно города и годы,

И был бы тайным знанием богат,

Как будто шулер — знанием колоды.

Я знал бы меру поступи времен,

Любви, и смерти, и дурному глазу.

Я рассказал бы все... Но это сон,

А сон не поддается пересказу.

А сон — лишь образ, и значенье сна —

Всего только прикосновенье к тайне,

Чтоб жизнь осталась незамутнена,

Как с осенью последнее свиданье.

Ноябрь 1989

* * *

Спой мне песенку, что ли,— а лучше

Помолчим ни о чем-ни о чем.

Облака собираются в тучи.

Дальний выхлоп — а может, и гром.

Ничего, что нам плохо живется.

Хорошо, что живется пока.

Будто ангельские полководцы,

Светлым строем летят облака.

Демократы со следственным стажем

Нас еще позовут на допрос.

Где мы были — понятно, не скажем.

А что делали — то и сбылось.

Октябрь 1990

* * *

Липа, ясень, рябина, два тополя пирамидальных,

Семь берез под окном.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

В небесах пустырей рассыпались осенние звезды,

Среди них и моя.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Человечье жилье все мерещится мне полустанком,

Полустанок — жильем.

Будет где погрустить. А прощаться навеки

Нескоро.

И до крайней беды —

Лишь бы мне в изголовье хватило к утру Беломора

Да холодной воды.

Ноябрь 1990

О КНИ­ГЕ ИО­ВА

«Не­бе­са, твер­дые, как ли­тое зер­ка­ло» (Иов. 37.18)от­ра­жа­ли мо­ло­дой мир. Рас­цве­таю­щую вес­ной пус­ты­ню и ру­чьи, про­би­ваю­щие­ся меж хол­ма­ми. Пас­ту­шьи сто­ян­ки и шат­ры во­ж­дей. Там ре­ве­ли верб­лю­ды и ржа­ли бое­вые ко­ни.

Был че­ло­век в зем­ле Уц, имя его Иов; и был че­ло­век этот не­по­ро­чен, спра­вед­лив и бо­го­боя­зен и уда­лял­ся от зла. (I.I).

Де­сят­ки ве­ков че­ло­ве­че­ст­во не в си­лах по­за­быть Ио­ва. Ког­да в V или IV ве­ке до Р. Х. кни­га Ио­ва бы­ла за­пи­са­на — пре­да­ние о нем чис­ли­ло за со­бой уже под ты­ся­чу лет. Па­мять о пра­вед­ни­ке, ста­ло быть, вы­стра­да­на опы­том це­лой ис­то­рии на­ро­да — все­ми ко­чевь­я­ми и всей осед­ло­стью, все­ми цар­ст­ва­ми и всей анар­хи­ей, от чу­дес­но­го ис­хо­да до уни­зи­тель­но­го пле­на.

Пес­ча­ный ве­тер. Мощь зем­ли. Мо­ло­ко и мед ро­ди­ны. Не про­чув­ст­во­вав об­ста­нов­ки Ио­ва, лег­ко про­ско­чить ми­мо глав­но­го в кни­ге, под­ме­нить ее чут­кую жиз­нен­ность — умо­зре­ни­ем. А дух кни­ги не тер­пит умо­зри­тель­ных по­строе­ний, пусть и бла­го­чес­ти­во на­прав­лен­ных. Мир, ок­ру­жаю­щий Ио­ва,— не де­ко­ра­ция, но жи­вая поч­ва, пи­таю­щая дей­ст­вие кни­ги. Как Тво­рец от­кро­ет­ся Ио­ву Гос­подь — и Тво­ре­ние вос­пе­то в кни­ге, на­сы­щая са­му ткань по­ве­ст­во­ва­ния и диа­ло­га.