В рус­ской идео­ло­ги­че­ской тра­ди­ции от­ри­ца­тель­но­му по­ня­тию «ин­ди­ви­да» про­ти­во­пос­тав­ля­ет­ся по­ло­жи­тель­ное — «лич­ность». Пред­став­ле­ние о лич­но­сти в этой тра­ди­ции име­ет в ко­неч­ном сче­те жерт­вен­ную на­прав­лен­ность. Бла­го­род­ст­во та­кой на­прав­лен­но­сти, од­на­ко, не­дос­та­точ­но обес­пе­чи­ва­ет безо­пас­ность лич­но­сти от тех, кто слиш­ком бес­це­ре­мон­но тре­бу­ет жертв. Про­во­ци­ру­ет­ся без­на­ка­зан­ность зла.

Privacy так­же мо­жет обер­нуть­ся ли­бо силь­ной, ли­бо ущерб­ной сво­ей сто­ро­ной. Си­ла — в обес­пе­чен­ной лич­ной жиз­ни, в сво­бо­де и не­при­кос­но­вен­но­сти лич­но­сти. Чув­ст­во соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва про­ни­зы­ва­ет анг­лоя­зыч­ную куль­ту­ру.

Из­нан­ка лич­но­ст­ной ус­та­нов­ки оче­вид­на: это чван­ст­во и эго­истич­ная чер­ст­вость. Са­ми анг­ло­сак­сы хо­ро­шо это зна­ют. Да­же на уров­не мас­со­вой куль­ту­ры зву­чат по­сто­ян­ные пре­дос­те­ре­же­ния про­тив ин­ди­ви­дуа­ли­стов-пре­ступ­ни­ков, жа­ж­ду­щих не­ог­ра­ни­чен­ной сво­бо­ды ра­ди бо­гат­ст­ва и вла­сти. Со­вет­ская кри­ти­ка здесь то и де­ло бьет ми­мо це­ли, по­сколь­ку изо­бра­же­ние на­си­лия в та­ко­го ро­да про­из­ве­де­ни­ях име­ет «от про­тив­но­го» вос­пи­та­тель­ный ха­рак­тер. Зна­ме­ни­тый Джеймс Бонд как раз и сра­жал­ся про­тив фа­на­тич­ных жре­цов privаcy, пре­сту­паю­щих че­ло­веч­ность и за­кон (уде­шев­лен­ный ва­ри­ант на­ше­го Рас­коль­ни­ко­ва или ниц­ше­ан­ских идей). Че­ст­ные аме­ри­кан­цы бо­лез­нен­но вос­при­ни­ма­ли уе­ди­не­ние ган­гстер­ских вилл в «ве­се­лые» го­ды су­хо­го за­ко­на. Впро­чем, ум­ный ав­тор аме­ри­кан­ских де­тек­ти­вов Рай­монд Чанд­лер вло­жил в ус­та лю­би­мо­го ге­роя за­ме­ча­ние на­счет то­го, что от­но­си­тель­ная сво­бо­да пре­ступ­но­сти в США — со­ци­аль­ная пла­та за сво­бо­ду по­ли­ти­че­скую.

У нас чув­ст­во соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва — од­на из на­дол­го «за­снув­ших» цен­но­стей. И не нам — се­го­дняш­ним — ма­ши­наль­но по­вто­рять сар­каз­мы на­счет чван­ли­вых анг­ли­чан из тол­стов­ско­го «Лю­цер­на» или «Фре­га­та “Пал­ла­да”» Гон­ча­ро­ва.

Куль­ту­ра privacy рос­ла по вос­хо­дя­щей, и ее ущерб­ная сто­ро­на осо­бен­но ощу­ща­лась в про­шлом — в ран­не­ка­пи­та­ли­сти­че­скую эпо­ху. Кар­ти­на ми­ра, пред­став­ляв­шая­ся ран­ним сла­вя­но­фи­лам, в ока­ри­ка­ту­рен­ном ви­де (гнию­щий За­пад и свя­тая Русь) не раз под­вер­га­лась ос­мея­нию. Но их кри­ти­ка то­гдаш­не­го За­па­да бы­ла во мно­гом точ­ной и, кста­ти, бы­ла ими по­за­им­ст­во­ва­на с са­мо­го За­па­да, пе­ре­ня­та от за­пад­ных ро­ман­ти­ков. В то вре­мя как рус­ский за­пад­ник Бе­лин­ский за­каш­ли­вал­ся, про­слав­ляя же­лез­ные до­ро­ги и про­ро­ча ин­ду­ст­ри­аль­ное сча­стье Рос­сии 1940-го (!) го­да — в Ев­ро­пе скан­да­лез­ный Баль­зак и сдер­жан­ный Дик­кенс ужа­са­лись яз­вам про­мыш­лен­ных го­ро­дов.

Фран­цуз­ская ре­во­лю­ция со­вер­ша­лась под про­све­ти­тель­ски­ми ло­зун­га­ми XVIII сто­ле­тия: сво­бо­да—ра­вен­ст­во—брат­ст­во. Идео­ло­гия эта, как точ­но осоз­на­ли ев­ро­пей­ские ро­ман­ти­ки и рус­ские сла­вя­но­фи­лы, бы­ла по­верх­но­ст­ной и ро­ко­вым об­ра­зом за­блу­ж­да­лась на­счет че­ло­ве­че­ской при­ро­ды. Ра­цио­на­ли­сти­че­ский иде­ал за­хлеб­нул­ся в тер­ро­ре 93-го го­да, опо­шлил­ся в ме­щан­ст­ве бур­жу­аз­ной Ев­ро­пы. Раз­оча­ро­ва­ние в этом идеа­ле как раз и по­ро­ди­ло тот «гнию­щий» За­пад, ко­то­ро­му ро­ман­ти­ки про­ти­во­пос­та­ви­ли свою го­ти­че­скую фан­та­зию, а сла­вя­но­фи­лы — свою рус­скую на­де­ж­ду.

Но вре­мя шло, и эво­лю­ция бур­жу­аз­ной куль­ту­ры со­вер­ши­лась не­пред­взя­то, в ис­то­ри­че­ском смыс­ле ти­хо, без трес­ку­чих идео­ло­ги­че­ских ло­зун­гов или во­пре­ки им. Да, да — по сей день твер­дят на­ши поч­вен­ни­ки с не­ис­по­ве­ди­мо­сти пу­тей Гос­под­них, об ор­га­ни­ке — при­ме­ни­тель­но к на­шей, рус­ской куль­ту­ре. А ведь рус­ская куль­ту­ра — тот­час по­сле об­раз­цо­во-не­пред­взя­то­го Пуш­ки­на — по­па­ла, в том чис­ле и со сто­ро­ны сла­вя­но­фи­лов, под тя­же­лый пред­взя­то-идео­ло­ги­че­ский на­пор; в но­вей­шее вре­мя на­пор этот — но уже во­все с дру­гой сто­ро­ны — про­явил­ся со страш­ной на­гляд­но­стью. Ме­ж­ду тем имен­но ис­то­рия За­па­да за тот же срок да­ет уви­деть, как дви­жет­ся ис­то­рия не ло­зун­га­ми и не идео­ло­гия­ми.

Как раз т о, ч т о раз­оча­ро­вы­ва­ло со­вре­мен­ни­ков в но­вом об­ще­ст­ве,— на де­ле ока­за­лось, мо­жет стать­ся, наи­бо­лее пло­до­твор­ным и об­на­де­жи­ваю­щим. Фор­маль­ное ра­вен­ст­во пе­ред за­ко­ном за­кре­пи­ло ес­те­ст­вен­ное со­ци­аль­но-иму­ще­ст­вен­ное не­ра­вен­ст­во — и эта «диа­лек­ти­ка» ужас­ну­ла всех: от ро­ман­ти­ков до мар­ксис­тов. Од­на­ко это и ста­ло — не­умыш­лен­но, вне ло­зун­гов и про­тив ло­зун­гов — цен­ней­шим за­вое­ва­ни­ем ев­ро­пей­ской ли­бе­ра­ли­за­ции. Ос­во­бо­ж­ден­ное не­ра­вен­ст­во ока­за­лось вер­ней­шим обес­пе­че­ни­ем лич­ной сво­бо­ды. Прин­цип ча­ст­ной соб­ст­вен­но­сти ду­хов­но ней­тра­лен — но в бла­го­при­ят­ных ус­ло­ви­ях он стал ма­те­ри­аль­ной га­ран­ти­ей лич­ных цен­но­стей выс­ше­го по­ряд­ка. Раз­ру­ше­ние со­слов­но-кор­по­ра­тив­ной рег­ла­мен­та­ции со­об­щи­ло пра­вам че­ло­ве­ка, ко­ре­ня­щим­ся в сред­не­ве­ко­вье, по-на­стоя­ще­му лич­ный ха­рак­тер.

Ниж­ний по­люс но­вой ие­рар­хии по­на­ча­лу пред­став­лял со­бой кар­ти­ну ад­скую. В гро­хо­те и во­ни фаб­рик над­ры­вал­ся не имею­щий оте­че­ст­ва про­ле­та­ри­ат. На­вер­ху для боль­шин­ст­ва но­во­ис­пе­чен­ных бо­га­чей не су­ще­ст­во­ва­ло дру­гой цен­но­сти, кро­ме де­неж­ной. Ни са­мо про­из­вод­ст­во не тре­бо­ва­ло то­гда вы­со­кой куль­ту­ры, ни пред­при­ни­ма­те­ли не про­ник­лись еще той от­вет­ст­вен­но­стью, ка­кая да­ет­ся опы­том при­об­ще­ния к пра­вя­ще­му слою и ко­то­рая то­же есть часть куль­ту­ры.

Од­на­ко дух privacy ды­шал все че­ло­веч­нее, от де­ся­ти­ле­тия к де­ся­ти­ле­тию все бо­лее рас­кры­вая свою куль­тур­ную пло­до­твор­ность. Че­ре­да ре­во­лю­ций и контр­ре­во­лю­ций — про­цесс, ко­то­ро­го поч­ти не зна­ла Рос­сия — со­про­во­ж­да­лась сти­хий­ным куль­тур­ным строи­тель­ст­вом. Анг­ло­сак­сон­ская ци­ви­ли­за­ция пе­ре­жи­ла этот про­цесс с наи­мень­ши­ми ма­те­ри­аль­ны­ми и ду­хов­ны­ми по­те­ря­ми. Ре­во­лю­ции вы­дви­га­ли тре­бо­ва­ния вре­ме­ни — контр­ре­во­лю­ции вы­ну­ж­де­ны бы­ли осу­ще­ст­в­лять их, не раз­ры­вая при этом на­силь­ст­вен­но ве­ко­вых тра­ди­ций. «Вол­чий за­кон» ран­не­бур­жу­аз­ной сво­бо­ды: ка­ж­дый за се­бя и го­ре по­бе­ж­ден­но­му,— сме­нил­ся го­су­дар­ст­вен­ной сверх­фи­лан­тро­пи­ей и проф­со­юз­ной экс­пан­си­ей, ко­гда еще ба­буш­ка на­двое ска­за­ла, кто у ко­го во­ру­ет пре­сло­ву­тую при­ба­воч­ную стои­мость: ка­пи­та­лист у ра­бо­че­го или на­обо­рот. Со­вре­мен­ная кон­ку­рен­ция тре­бу­ет учи­ты­вать раз­но­об­раз­ную ода­рен­ность лич­но­сти, а не толь­ко ее де­неж­ные сред­ст­ва и де­ло­вой на­пор. Ме­ж­ду тем от­сут­ст­вие кон­ку­рен­ции, как сви­де­тель­ст­ву­ет ис­то­рия, по­ро­ж­да­ет лишь «про­ти­во­ес­те­ст­вен­ный от­бор», ни­ка­ким вол­кам не­ве­до­мый, ко­гда вы­жи­ва­ние все­го се­ро­го, все­го наи­ме­нее жиз­не­спо­соб­но­го со­про­во­ж­да­ет­ся фи­зи­че­ским ис­треб­ле­ни­ем все­го ма­ло-маль­ски вы­даю­ще­го­ся над об­щим уров­нем.