главное, единственно ценное: душу».

* * *

1920 год был для Блока периодом очень оживленной

литературной и общественной деятельности. Помимо

«Всемирной литературы» и Большого драматического

театра, где он вел сложную работу в репертуарной ко­

миссии, Александр Александрович много переводил, ре­

дактировал, участвовал в заседаниях. Превозмогая бо­

лезнь, он никогда не запаздывал на деловые собрания и

всякое порученное ему дело доводил до конца. Все знав­

шие нелегкие условия его жизни радостно наблюдали в

нем подъем сил и пробуждение горячего интереса к

жизни.

Однако усталость предшествующих лет брала верх над

этим, к сожалению, временным оживлением. Все реже

стал появляться Блок в издательстве. Некоторое время

спустя долетели первые тревожные слухи о его болезни.

Так прошел весь конец 1920 года, очень трудного для

215

всех петроградцев. Не было дров, ощущался недостаток

питания. Александр Александрович разделял общую

участь. Но со всех сторон шли к нему люди с предложением

помощи, а советская общественность всемерно старалась

облегчить его положение.

Весною 1921 года всех удивила весть о предстоящем

выступлении А. А. Блока на литературном вечере, цели­

ком посвященном его творчеству. Афиши известили город

о том, что вечер этот состоится в Большом драматическом

театре и что со вступительным словом выступит К. И. Чу­

ковский. Билеты оказались разобранными задолго до

назначенного дня. Театр был переполнен. Послушать

Блока пришли люди различных литературных поколений,

все его давние и новые друзья. И странное у всех было

чувство, давшее общий тон этому вечеру. С беспощад­

ной ясностью сознавал каждый, что это, быть может, по­

следняя встреча с Блоком, последний раз, когда можно

услышать его живой голос, обращенный к поколению

революции. Увы, так это и было. Возможно, что такое

же чувство владело и самим поэтом. После длительного,

содержательного выступления Чуковского, охватившего

все периоды литературной работы Блока, Александр

Александрович заметил как бы вскользь, ни к кому не

обращаясь:

— Как странно мне все это слышать... Неужели все

это было, и именно со мной?

Антракт, предшествующий выступлению самого

Блока, томительно затянулся. Чтобы несколько отвлечь

Александра Александровича от внезапно овладевшей им

мрачной задумчивости, друзья привели к нему известного

в городе фотографа-портретиста М. С. Наппельбаума. Он

должен был сделать снимок. Блок протестовал, но слабо

и нерешительно.

— Может быть, это и в самом деле н у ж н о , — недо­

уменно говорил он о к р у ж а ю щ и м . — Но только не мне.

Я не люблю своего лица. Я хотел бы видеть его иным.

Портрет все же был сделан и скоро стал широким

достоянием всех друзей блоковской музы *. С него гля­

дят прямо на зрителя светлые глаза, чуть подернутые

* Он приложен к однотомнику сочинений А. А. Блока под ре­

дакцией В. Н. Орлова (Гослитиздат, 1936). ( Примеч. Вс. Рождест­

венского. )

216

туманом усталости и грусти. Только где-то там, в глуби­

не, светится ясная точка пытливого ума. Живое, но уже

отгорающее лицо! 12

Таким Блок и вышел на сцену. Читал он слабым,

тускловатым голосом и, казалось, без всякого воодушев­

ления. Произносимые им слова падали мерно и тяжело.

В зале стояла напряженная тишина. Ее не нарушали и

аплодисменты. Они были не нужны. Каждое тихое слово

Блока отчетливо, веско доходило до самых дальних

рядов.

Блок остановился на мгновение, как бы что-то припо­

миная. И в ту минуту, слышно для всего зала, долетел

до него с галерки чей-то юный, свежий голос:

— Александр Александрович, что-нибудь для нас!..