тельной складкой у рта, слова звенели глухо, как бы

надтреснуто. Он весь чуть подался вперед в своем кресле,

на глаза его упали, наполовину их закрывая, тяжелые ве­

ки. Заключительные строки он произнес почти шепотом,

с мучительным напряжением, словно пересиливая себя.

И всех нас охватило какое-то подавленное чувство.

Никому не хотелось читать дальше. Но Блок первый

улыбнулся и сказал обычным своим голосом:

213

— Очень неприятные стихи. Я не знаю, зачем я их

написал. Лучше бы было этим словам остаться не

сказанными. Но я должен был их сказать. Трудное надо

преодолеть! За ним будет ясный день. А з н а е т е , — доба­

вил он, видя, что никто не хочет прервать м о л ч а н и е , —

давайте-ка все прочитаем что-либо из Пушкина. Николай

Степанович, теперь ваша очередь.

Гумилев ничуть не удивился этому предложению и

после минутной паузы начал:

Перестрелка за холмами;

Смотрит лагерь их и наш;

На холме пред казаками

Вьется красный делибаш.

Светлое имя Пушкина разрядило общее напряжение.

В комнату словно заглянуло солнце. Читали и из «Онеги¬

на», и из «Медного всадника», и альбомные стихи, и лу­

кавые эпиграммы. Но Блок и здесь остался верен себе.

Когда дошла до него очередь, он тем же мерным и не­

сколько тусклым голосом, со сдержанной страстностью

прочел «Заклинание» и добавил потом, как бы извиня­

ясь: «Я ничего не знаю прекраснее».

Заботы, связанные с Союзом поэтов, настолько утоми­

ли Блока, что он неоднократно высказывал желание

уйти с поста председателя. И только дружный хор про­

теста заставлял его оставаться. И тяготило Блока не

выполнение очередных, непривычных для него обязан­

ностей, а гораздо более существенное: невозможность до­

говориться с основной массой поэтов о целях и путях

поэзии, о ее месте в строительстве новой, революционной

культуры. У самого Блока не было точных представле­

ний на этот счет, но он понимал, что нужно искать,

в то время как другие довольствовались пребыванием на

позициях внешнего эстетизма и, сами того не замечая,

теряли самое ценное в существе поэта: его непосредствен­

ную связь с жизнью. Трудностью в положении Блока

было и то, что он мог опираться только на небольшой

круг единомышленников. В основном Союз состоял из

эстетов и формалистов, которыми социальная значимость

поэзии отрицалась начисто. Блок никак не мог прими­

риться с таким положением вещей. Он спорил, защищал

место поэта в общественном строю и все же оставался в

меньшинстве. Кончилось дело тем, что Блока забаллоти­

ровали при новых перевыборах. И вместе с ним ушла

214

небольшая группа сочувствовавших ему поэтов. Мне

приятно вспомнить, что и я был в их числе 11.

Отношения Блока с представителями формалистиче­

ских течений обострились до предела. Он не вступал с

ними больше в прямую полемику, но косвенно ответил

им в своей пушкинской речи («О назначении поэта»),

прочитанной в Доме литераторов 11 февраля 1921 года.

В этом же году он написал горячую статью против ак­

меистов, озаглавив ее: «Без божества, без вдохновенья».

Здесь все вещи названы своими именами, а тезис обще­

ственного служения искусства поставлен прямо и точно:

«Когда начинают говорить об «искусстве для искусства»....

это, может быть, иногда любопытно, но уже не питатель­

но и не жизненно... Так и «чистая поэзия» лишь на ми­

нуту возбуждает интерес и споры среди «специалистов».

Споры эти потухают так же быстро, как и вспыхнули, и

после них остается одна оскомина...

«Акмеисты», несомненно даровитые, топят самих себя

в холодном болоте бездушных теорий и всяческого фор­

мализма; они спят непробудным сном без сновидений;

они не имеют и не желают иметь тени представления о

русской жизни и о жизни мира вообще; в своей поэзии

(а следовательно, и в себе самих) они замалчивают самое