залось, было в порядке. Стихи вполне культурные, все

в них на своем месте. Но общая сглаженность и мысли

и стиля совершенно не позволяла увидеть авторское лицо.

При таких обстоятельствах Блок, даже соглашаясь с ос­

тальными членами комиссии, всегда особо оговаривал

свое мнение. Вот что им написано по поводу двух поэ­

тесс, представивших по объемистой тетради стихов, на­

писанных с соблюдением всех модных канонов:

«Довольно умно, довольно тонко, любит стихи, по

крайней мере современные, но, кажется, голос ее очень

слаб, и поэта из нее не будет».

«Разумеется, и я согласен (на допущение в члены-

соревнователи). Только что же будут делать они, собрав­

шись в м е с т е , — такие друг на друга похожие бессодержа­

тельностью (подчеркнуто Б л о к о м . — Вс. Р. ) своей поэзии,

и такие различные как люди?»

Желающих получить оценку комиссии, во главе кото­

рой стоял Блок, было очень много, и одно время пришлось

принять меры к тому, чтобы оградить его от этого на­

плыва. Но претенденты все же прорывались, и Александр

Александрович со свойственной ему деликатностью не

отказывался вступать с ними в длительные и по большей

части бесполезные беседы. Бывало и так, что он сам за­

интересовывался каким-нибудь посетителем, которого

что-либо выделяло из общей массы. Однажды к нему

явился человек в потрепанной шинели, сильно попахи­

вающий спиртом, опустившийся и жалкий. С первых же

слов обнаружилось, что у него «не все дома». Назвав

Блока «дорогим собратом», он обрушил на Александра

Александровича целый водопад стихов и, уходя, оставил

толстую клеенчатую тетрадь, исписанную вдоль и попе­

рек микроскопическим почерком. Александр Александ­

рович прочел ее внимательно с начала до конца и при­

слал следующий отзыв:

«А. С. мне кажется не бездарным. В стихах есть мет­

кие слова и образы. Но очень в нем все спутано. Я его

212

немного знаю лично, и, кроме того, в письме ко мне он

пишет, что ему важно было бы вступить в литературную

среду, в частности, в наш союз, который, может быть,

«вернет ему «человеческий образ». После таких писем с

достоевщиной (да и в стихах есть капитан Лебядкин)

я не могу уже судить объективно, можно ли принимать

нам в союз таких членов, и очень прошу товарищей су­

дить об этом на основании только стихов, как нам и сле­

дует говорить» 10.

Среди поэтов той поры все время шумели творческие

и общественные споры. Но бывали и мирные встречи.

Мне запомнился вечер в неуютной сводчатой комнате у

Чернышева моста, где помещался тогда Комиссариат на­

родного просвещения, оказывавший нам гостеприимство.

Обычное заседание кончалось круговым чтением стихов,

причем было условлено — читать то, что ближе всего ав­

торскому сердцу. Когда дошла очередь до Блока, он на ми­

нуту задумался и начал своим мерным глухим голосом:

Чт о же ты потупилась в смущеньи?

Погляди, как прежде, на меня...

Читал тихо, несколько замедляя течение фразы. И при

этом ничуть не повышал голоса. Впечатление было та­

кое, что он просто «говорил» свои стихи, сообщая им все

богатство непринужденных разговорных интонаций. Лю­

бителям приподнятой актерской декламации его манера

показалась бы несколько тусклой, матовой, приглушен­

ной. Но монотонность блоковского голоса как-то удиви­

тельно шла к сдержанной страстности его трагической

лирики. И все, что ни произносил он, дышало мрачной,

непреодолимой убежденностью.

В этот раз Блок прочел не больше пяти-шести сти­

хотворений. Все молчали, завороженные его голосом.

И когда уже никто не ожидал, что он будет продолжать,

Александр Александрович начал последнее: «Голос из

хора». Лицо его, до тех пор спокойное, исказилось мучи­