Хотя в этих воспоминаниях, которые и современники ценили за точность,

Жуковский предстает эпизодически и по разным поводам, Дельвиг своими

наблюдениями внес определенный вклад в освещение личности поэта. У Дельвига

Жуковский открывается в контексте литературно-общественной жизни, через

восприятие его творчества, в суждениях о жизни. Все эти штрихи литературно-

бытового портрета по-своему уникальны, так как не повторяют других

воспоминаний.

Публикуемые отрывки написаны в 1870-е годы. Отдельным изданием (с

цензурными изъятиями и редакционной правкой) мемуары вышли в 1912 г.

(Дельвиг А. И. Мои воспоминания. М., 1912--1913. Т. 1--4; пропуски

восстановлены в изд.: Дельвиг А. И. Полвека русской жизни: Воспоминания. М.;

Л.: Academia, 1930. Т. 1.

ИЗ КНИГИ

"ПОЛВЕКА РУССКОЙ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ"

(Стр. 181)

Дельвиг А. И. Полвека русской жизни: Воспоминания / Ред. и вступ.

статья С. Я. Штрайха. М.; Л.: Academia, 1930. Т. 1. С. 67--68, 85, 142--143, 523--

524.

1 Баллада "Замок Смальгольм, или Иванов вечер", перевод из В. Скотта,

была написана в 1822 г., но напечатать Жуковскому ее удалось только в 1824 г.

из-за цензурных придирок. Она была воспринята цензурой как безбожная и

безнравственная (об этом см.: PC. 1900. No 4. С. 71--89). Друзья Жуковского были

осведомлены об этих его мытарствах, что способствовало интересу к балладе.

2 Действительно, баллада Жуковского оказалась прекрасным материалом

для создания литературных пародий (см. пародии "Русская баллада", "Барон

Брамбеус" К. Бахтурина в сб.: Русская стихотворная пародия. Л., 1960, раздел "В.

А. Жуковский").

3 Далее пропущена одна строфа, есть разночтения с каноническим

текстом (ср.: Русская стихотворная пародия. С. 252--253).

4 ...Пушкин в "Онегине" сказал, что он не может себе представить

русскую даму с "Благонамеренным" в руках".
– - См.: "Евгений Онегин", гл.

третья, строфа XXVII:

Я знаю: дам хотят заставить

Читать по-русски. Право, страх!

Могу ли их себе представить

С "Благонамеренным" в руках!..

H. M. Коншин

ИЗ "ЗАПИСОК"1

Имя Жуковского стало мне известным в детстве вместе с его "Людмилой".

Еще ходя в курточке, я твердил:

Радость, счастье, ты увяло;

Жизнь-любовь, тебя не стало!

...Расступись, моя могила!

Гроб, откройся... полно жить!

Дважды сердцу не любить2.

Суета корпуса, с его Математикой и пригонкой амуниции, с его

маршировкой и чисткой -- важнейшими предметами учения тамошнего, закрыли

от меня Жуковского, как тучи и ненастье закрывают солнце. Мальчик-офицер

1812 года, в Орле, уже у ног красоты, я опять увидел его в "Светлане", которая

мне не понравилась; и в "Песни арапа над могилою коня": лучше этой песни я не

мог представить себе ничего: я выучил ее на память и декламировал поминутно.

Наконец, является "Певец во стане русских воинов". Эта поэма, по моему

мнению, достойная Георгия 1-й степени, делала со мной лихорадку, как делает

даже и теперь, через 35 лет после. Жуковский блистал передо мной в лучах

прекрасного Божия солнца, освещающего для немногих земной рай: мир поэзии.

Прозаически оконченная война 1812 года, размежеванием полюбовным

немцев, этих низких, продажных союзников, достойных соотчичей наших

булошников, сапожников, лекарей и разного рода выходцев и выскочек, --

прохолодила и сердце и голову; нас поблагодарили манифестом и приняли в руки.

В 1817 году я надел фрак и приехал в Петербург. Здесь я узнал "Песнь

барда Победительных"3, он мне не понравился, а "Послания к Александру" я даже

не мог дочитать, да и теперь едва ли дочитал.

Жуковский был взят к в. к. Александре Феодоровне; попал в милость ко

двору. В это время Пушкин написал ему на дверях:

Штабс-капитану Гете, Грею,

Томсону, Шиллеру привет!

Им поклониться честь имею,

Но сердцем истинно жалею,

Что никогда их дома нет 4.