Шрифт:
— Николай Яковлевич — особенный человек, — взволнованно сказала Долли. — Мне кажется, он видел все на свете, все пережил, перечувствовал... А как он владеет собой!
— Уж не увлечена ли ты им? — улыбнувшись, спросила Маша.
— Глупости! — возмутилась Долли; она покраснела и излишне горячо стала объяснять Маше:
— Посуди сама. Николай Яковлевич знает, что я была влюблена во Владимира Шадурского... Потом, он много старше... Я для него глупая, взбалмошная девчонка...
— Мы говорим о тебе, а не о нем, — засмеялась Маша. — Хотя и здесь, по-моему, ты ошибаешься. Ты ему очень нравишься, Долли.
— Господи, с чего ты это взяла? Он разве говорил тебе ?..
— Нет! Этого не нужно говорить... Это видно и так. Все всем видно. — И вдруг, неожиданно даже для самой себя, сказала: — Разве не видно, что этот смешной корнет влюблен в меня? —И после паузы: — Разве не видно, что я охладела к мужу?
— Не смей так говорить! — почему-то шепотом проговорила Долли.
— Не беспокойся, Долли. Я никогда ничего не позволю себе... Но с Ваней у нас неладно. Видимо, тогда, год назад, мне показалось, что я его люблю...
— Вы повенчаны...
— Знаешь как мы с Ваней в первый раз встретились? — не заметив реплики Долли, продолжала Маша. — Я бежала от генеральши, где меня готовили в содержанки, несколько дней бродила по городу... И вот однажды под вечер, в дождь, промокшая и продрогшая, забрела я на дровяную барку... Там я встретила такого же несчастного и голодного оборванца. Это был Ваня. Он, как мог, пригрел меня, поделился последним сухарем, пожалел... И мне показалось, что я полюбила. А это было что-то другое...
— Что же делать? То, что ты сказала, ужасно...
— Буду жить, — неопределенно пожала плечами Маша. — Мне его очень жалко... Он все понимает... Уходит на целые дни из дома... Где-то бродит с этюдником. Он как будто рад, когда я уезжаю к тебе. Но на самом деле он очень страдает, и я, право, не знаю, как ему помочь.
Они надолго замолчали. С Волги слышался тихий плеск и неразличимые голоса рыбаков.
— Тебе надо перестать ездить сюда. Поезжай с Ваней в Москву, в Петербург, в Италию...
— Что это изменит?
— Давай позовем Ваню сюда... Вам надо больше бывать вместе.
— Он не поедет... Вот такие дела, Долли. Долли еще теснее прижалась к Маше и запричитала, как простая баба:
— Бедная ты моя... За что же на тебя напасть такая... Как же теперь тебе жить дальше...
Набережная. Саратов.
Полиевкт Харлампиевич остановился в лучшей гостинице города — «Европе» на Немецкой улице.
С утра до ночи бродил он по Орловской лесной пристани возле дровяных и лесных складов, беседовал с приказчиками, приценивался, торговался. Он знал теперь досконально, почем нынче идет кругляк, тес, шелёвка, решетник, лафет, горбыль... Приказчики относились к нему уважительно, чувствуя в нем человека хваткого, цепкого, такого на мякине не проведешь. Так проходил день за днем, а Чернявый никак не объявлялся. Но однажды, когда Полиевкт Харлампиевич уж было совсем потерял надежду, он нос к носу столкнулся с ним. Произошло это на сходнях с дровяной барки, разминуться не было никакой возможности, и Полиевкт Харлампиевич растерялся. Сделав вид, что он не узнал Чернявого, боком протиснулся мимо него и сразу схоронился за штабелем досок. Из-за укрытия он видел, как Чернявый разговаривает с приказчиком, как осматривает штабеля дров. Наконец, Чернявый попрощался с приказчиком, спустился по сходням на берег и степенно пошел по направлению к пассажирским пристаням.
Хлебонасущенский не пошел за ним, боялся, что, заметив слежку, тот почует опасность и тогда уж надо будет брать ноги в руки и бежать.
Вместо этого он снова поднялся на барку и подошел к приказчику, с которым разговаривал Чернявый.
— Скажи-ка, голубчик, с кем это ты только что беседовал?
Приказчик удивленно покосился на Хлебонасущенского:
— Вот люди! — Он был немножко навеселе, а потому движения его были размашисты, а голос излишне громок. — А энтот — про вас интересовался.
— Да-а?! — протянул Полиевкт Харлампиевич. — И что ж, к примеру, спрашивал?
— Разное, — неопределенно сказал приказчик.
— Тебя, парень, как кличут? — с другого бока подступил Хлебонасущенский.
— Евсеем...
— Вот что, Евсей, выпей-ка за мое здоровье чарочку-другую, — он сунул приказчику зелененькую.
— Премного благодарны, — вытянувшись в струнку, гаркнул Евсей.
— Так вспомни, Евсей, о чем тебя этот господин расспрашивал.