Шрифт:
— Попробую деньги достать... Пойдемте, все уже уходят.
И они присоединились к участникам пикника, которые веселой гурьбой направились к лодкам.
Дом Шеншеева. Саратов.
О том, что случилось с корнетом Стевловым, вечером того же дня узнала Долли. Маша рассказала ей все, что знала.
— Надо спасать Мишеньку... — закончила она свой рассказ.
Долли ответила не сразу. От своего батюшки она унаследовала трезвый ум, разумную прижимистость и скептическое отношение к людям.
— Ты уверена, что корнет не придумал всю эту историю, чтобы выглядеть перед тобой романическим героем?
— Уверена!.. — горячо сказала Маша. — С ним случилось несчастье. Амалия Потаповна фон Шпильце — грязное животное. Она погубила столько людей! Я рассказывала тебе о лотерее невинности. Только чудо спасло меня тогда.
Восторженно-радостное состояние, захватившее Долли на пикнике, еще не прошло. Она села за пианино... Зазвучал Шопен... Долли была мастерицей в игре на фортепьяно.
— Машенька, милая! Ну что мы можем... Не надо было проигрывать. Тридцать тысяч... Откуда их взять? У папа, конечно, есть деньги, но они в обороте... И потом, с какой стати? Кто мне этот смазливый корнет? Я решительно не могу, не знаю, чем помочь...
— Как знаешь, как знаешь... — резко сказала Маша. — Помоги мне продать колье...
Долли перестала играть.
— Ты хочешь продать колье, что подарил тебе дядя? Маша! Это глупо, в конце концов... Есть вещи, которые ни при каких условиях нельзя продавать...
— Дядя меня поймет...
— Ну, и что ты за него возьмешь?! — горячилась Долли. — Тысячи полторы... И то, если доброго покупщика найдем. Ты представляешь себе, что это за сумма — тридцать тысяч! На нее можно имение в сто душ купить, земли десятин так тысячи в две...
— Я еду в Чечевины, — неожиданно решила Маша. — Мне нужно поговорить с мамой, с дядей Николя, с Ваней...
— А ему это понравится?
— Что ему может не понравиться?
— Твои хлопоты за неизвестного гусарского корнета. Он может приревновать тебя к нему... Об этом ты подумала?
— Я не хочу об этом думать... Ты бы не могла распорядиться насчет лошадей?
— Сейчас?! — удивилась Долли. — Так ведь ночь на дворе... Двадцать верст... Лес, брод... Люди откажутся.
Маша нетерпеливо заметалась по комнате.
— Тогда рано утром... Как только рассветет... Я тебя очень прошу, Долли! Нужно торопиться.
Долли обняла Машу, прижала к себе.
— Вот увидишь, твои страхи напрасны... Все образуется...
— У меня дурные предчувствия, Долли...
— Это всё нервы... Ты услышала про генеральшу, и это взбудоражило тебя... Я тебя понимаю. А вот рассказ корнета очень смахивает на авантюрный роман.
— Не нужно, Долли... Это не тема для иронии. — Маша выскользнула из рук Долли.
— Я распоряжусь... Рано утром тебе будет подана коляска, — сказала Долли.
Сад Очкина. Саратов.
Очередную встречу с корнетом Хлебонасущенский назначил на понедельник в саду Очкина. В будни здесь бывало мало народу, скамейки стояли далеко друг от дружки вокруг клумб, окаймленных густым кустарником, так что с одной скамейки нельзя было увидеть того, кто сидит на другой, соседней.
Стевлов явился ровно в три, как и было условлено. Полиевкт Харлампиевич опоздал минут на пятнадцать. Вообще-то, он пришел в сад раньше корнета, но не подошел к нему сразу, а некоторое время бродил по дорожкам, резко менял направления, присаживался неожиданно на скамейки, делал все, чтобы обнаружить слежку. Не заметив ничего подозрительного, он подсел к Стевлову.
— Погода какая стоит — просто благодать! — сказал Полиевкт Харлампиевич. — У меня с некоторых пор сердце в плохую погоду шалит. Старость — не радость...
Стевлов молчал.
— Не расположены к беседе, ваше благородие? Тогда я прямо, по-стариковски: решились?
— Решился, — ответил корнет.
У Хлебонасущенского будто гиря с души свалилась.
— Ну, вот и славненько!.. Вот и хорошо!.. Теперь надобно все самым обстоятельным образом обговорить... Первым делом я должен вам человечка этого показать. Это мы не будем в долгий ящик откладывать... Сегодня же и прогуляемся на Бабушкин взвоз. Не возражаете?
— А вексель? — спросил Стевлов.