Шрифт:
— Что вексель? — не понял Хлебонасущенс-кий. — Ах, вексель... Как дело сделаете, так я его сразу порву.
— Обманете, — глухо сказал корнет.
— Господь с вами... Зачем мне вас обманывать? Мне-то какая от этого польза? Вексель не мой, а Амалии Потаповны...
— Все равно обманете. — Корнет преувеличенно внимательно глянул на Полиевкта Харлампие-вича. — Ведь как ловко придумали: мало того, что убийцей меня сделаете, так еще и долг на мне оставите... И никакой вы не Кузьма Филимоныч! Верно? Вы после дела исчезнете, аки дым без огня. А через год какой-нибудь Филимон Кузьмич вынырнет, и опять — с векселечком. А я по нему уже тысяч сорок должен буду.
Хлебонасущенский ощутил неприятный холодок в животе.
— Так вы вправду решились? — переспросил он.
— Порвите вексель. Потом будем всё, как вы изволили сказать, обговаривать...
— Нет, это никак нельзя, — всполошился Хлебонасущенский. — Так дела не делают... Это уж ни на что не похоже... Сначала дело, а уж потом — вексель.
— Не верите мне, Филимон Кузьмич. — Стевлов сознательно переставил имя и отчество, но По-лиевкт Харлампиевич был начеку:
— Кузьма Филимоныч, — поправил он корнета.
— Вы мне, стало быть, не верите, а я вам должен верить. У вас на лице написано, что вы мерзавец и плут. Не сошел же я, любезный, с ума, чтобы вам верить.
Хлебонасущенский изобразил на лице скорбную обиду:
— Странный, ваше благородие, у нас разговор получается. Не хотите, так прямо и скажите... А мы уж решим, когда опротестовать векселек... Может, завтра и начнем, помолясь...
— Начинайте, любезный... Хотите — завтра, хотите — сегодня. Я же вам сказал: я решился. На опротестование решился... И еще на это!
Стевлов влепил Хлебонасущенскому увесистую пощечину. Полиевкт Харлампиевич в страхе заслонил лицо руками, ожидая новых ударов.
— Как насчет сатисфакции? Куда прикажете прислать секундантов? — издевательски поинтересовался Стевлов.
— Каких секундантов?! Вы с ума сошли...
— Нет. Просто не мог отказать себе в удовольствии.
— Вы еще пожалеете... Сильно пожалеете.
— Пшёл вон... — брезгливо сказал корнет. Хлебонасущенский вскочил и попятился, все
еще прикрывая лицо руками.
— Чужую жизнь ни в грош не ставишь, а за свою дрожишь... Пришибить бы тебя, да рук марать не хочется.
— Ваше благородие! — Полиевкт Харлампиевич сильно струсил. — Пощадите старика... Болен... Колики и геморрой...
Он еще пару шагов пятился от Стевлова, потом повернулся и, нелепо подпрыгивая, побежал по дорожке.
Чечевины. Саратовская губерния.
Маша выехала из города на рассвете и уже часам к десяти была в Чечевинах. Вся семья собралась в кабинете Николая.
Николай очень серьезно отнесся к рассказу племянницы. Амалию Потаповну здесь знали хорошо и понимали, что Стевлову грозит нешуточная опасность.
— Хорошо бы узнать, от кого Шпильце задумала избавиться руками корнета, — сказал Николай.
— Мне показалось, что он еще сам этого не знает, — промолвила Маша.
— Может быть, это касается нашего семейства? — высказала предположение Анна.
— Возможно, — не очень уверенно согласился с сестрой Николай. — Нужно срочно повидать корнета. Судя по тому, что ты рассказала, Маша, он возбужден и готов натворить непоправимые глупости...
— Может быть... Тридцать тысяч... Где взять такую прорву денег? — воскликнула Маша.
— У меня есть ценные бумаги, от папеньки... Я вам говорил, Николай Яковлевич, помните?... Если их продать... Там тысяч на двадцать пять... Остальные соберем как-нибудь, — предложил Ваня.
Маша благодарно посмотрела на него.
— Деньги сейчас не главное. Главное — встретиться с корнетом. В кабинете стало тихо, все смотрели на Николая, ждали его решения.
— Надо немедленно ехать в город, — решил Николай и позвал:
— Степан! Явился Степан.
— Вели седлать Янычара. В город еду.
— Слушаюсь, барин.
— Где мне искать корнета? — спросил Николай у Маши.
— Я поеду с вами, дядя, — твердо сказала Маша. — Степан, вели оседлать Рябинку.
— Вот еще! — заворчал Степан. — Моду взяли... Старая княгиня небось и подумать об таком не позволила б...
— Иди, Степан, — распорядился Николай. — Делай как приказано.
— Слушаюсь, барин. Все встали...