Шрифт:
— Иван, ты в доме за старшего. С тебя весь спрос... Из дома не отлучайся... — Николай выдвинул ящик письменного стола. — Здесь пистолеты... Заряжены... Я надеюсь на тебя.
— За нас не беспокойся, Николенька, — проговорила Анна. — Поезжайте и будьте осторожны. — Она быстро перекрестила брата и дочь.
Дорога.
За год, проведенный в Чечевинах, Маша стала весьма порядочной наездницей. Ее низкорослая сухонькая Рябинка ни на шаг не отставала от вороного могучего Янычара.
По полю шли галопом, в лесу перешли на рысь, поехали рядом.
— Поедем сразу в полк? — спросил Николай у племянницы. Маша кивнула.
— Ты, случаем, не знаешь, где квартирует корнет?
— Не знаю. Он из местных... Саратовский. Слышала, живет где-то у тетки. В маленьком домике. Очень бедно.
— В полку должны знать.
— Боюсь, нам будет нелегко объяснить офицерам причину наших поисков... Должно быть, они несколько удивятся, — высказала свои сомнения Маша.
Некоторое время ехали молча, потом Николай заговорил:
— Двадцать лет назад это случилось, под аулом Ножай-юрт... Корнет Красильщиков шесть верст тащил на себе тяжелораненого поручика Чечевинского и тем спас ему жизнь... Шесть верст по горным тропам...
— Полковой командир Красильщиков и тот корнет — одно и то же лицо? — спросила Маша.
Николай кивнул.
Дом Шеншеева. Саратов.
Долли очень обрадовалась, когда слуга доложил:
— Корнет Стевлов... Прикажете принять?
— Проси... — И пошла навстречу корнету, радостно улыбаясь.
— Вы и представить не можете, как я рада вас видеть...
— Я, Дарья Даниловна, тоже весьма рад... У меня сегодня увольнительная. Вот я и решил...
— Замечательно решили! Пообедаете у нас. Иван! — позвала она слугу. — Вели накрывать на стол.
— Увольте, Дарья Даниловна. Я, собственно, на минутку... У меня важное дело... А Марья Дмитриевна у себя?
— Маша с утра пораньше отправилась в Чечевины.
— Ах, какая незадача, — расстроился корнет и стал похож на обиженного ребенка. — Мне так надо было ее повидать!
— Она из-за вас уехала, Мишенька!
— Из-за меня?! — изумился Стевлов.
— Вы наговорили ей какие-то страшные вещи...
Она перепугалась и отправилась к дяде, чтобы призвать его на помощь.
— Господи! — досадливо скривился корнет. — Я же ее просил...
— Я ее тоже просила. Она так близко принимает все к сердцу. — Долли лукаво глянула на Стев-лова. — Признайтесь, Мишенька, вы ведь многое сочинили во вчерашнем рассказе! И в этом нет ничего дурного. Вы же артист! У вас богатое воображение. Не так ли?
— Именно так, — согласился Стевлов. — Жалко, что не повидал Марью Дмитриевну... Вы ей скажите, — корнет оборвал себя на полуслове. — Впрочем, не нужно ничего говорить.
— Правильно! Лучше вы ей все сами скажете... — Долли подошла к фортепьяно. — А я разучила куплеты... Хотите послушать? — И не ожидая ответа Стевлова, Долли запела веселые куплеты.
Вошел слуга, объявил:
— Кушать подано...
Долли чинно подошла к корнету, протянула ему руку.
— Простите меня, Христа ради, — взмолился Стевлов. — Не могу... Неотложное дело... Совершенно неотложное.
Долли сделала вид, что страшно обиделась.
— Вы гадкий, нехороший человек! Оставляете меня одну. Впрочем, без вас я есть не буду. Умру с голоду... А вас всю жизнь будут мучить угрызения совести.
— Прощайте, Дарья Даниловна. Поклон Марье Дмитриевне... Вам и ей — всего самого лучшего... Живите долго и счастливо.
— Мишенька! Это из какой пьесы?
— Не помню... Забыл... — сказал Стевлов и, поклонившись, вышел.
Новые казармы. Саратов.
Николай и Маша спешились у ворот, ведущих в расположение гусарского полка. Привязали коней к коновязи и подошли к караульной будке; навстречу им вышел грузный вахмистр с неправдоподобно большими усами.
— Полковой командир у себя? — спросил Николай.
— Вам что до этого ? — подозрительно оглядел их вахмистр.
— Пошли к нему вестового, голубчик. Пусть доложит полковнику, что князь Чечевинский имеет до него дело.
Вахмистр с недоверием посмотрел на человека в длинном дорожном плаще, в докторских очках... А стоящая рядом молодая женщина, одетая амазонкой, совсем сбивала его с толку.