Шрифт:
— Здеся-а! — протяжно сказал он. — Дома он. Часа два как заявился.
Николай решительно отворил калитку и пошел к дому, Маша последовала за ним. Ребятишки тоже вошли в палисадник, но держались на расстоянии.
Дверь в дом оказалась запертой изнутри. Николай постучал. Никто не отозвался. Николай постучал громче... В ответ — тишина...
— Кроме корнета кто-то живет в доме? — спросил он у смышленого мальчугана.
— Тетка Дарья живет, — ответил мальчик, — только она каждое утро к купчихе Приваловой уходит... Она там в приживалках...
— Точно знаешь, что корнет дома? — повернулась к мальчишке Маша.
— Что я, кривой, что ли?! Да вон и пацаны видели... — Вся компания дружно подтвердила его слова.
Николай забарабанил в дверь кулаками, ногами. Дверь ходила ходуном под его ударами. В доме же не было слышно ни звука.
Тогда, отступив на пару шагов, Николай, всей тяжестью обрушился на дверь, щеколда отскочила...
...и он оказался в темном тесном чулане. Дверь в светелку оказалась незапертой. Николай распахнул ее. За столом в неловкой позе сидел корнет. Голова его была запрокинута. У виска чернела маленькая дырочка. Пистолет валялся на полу в луже крови. Николай резко повернулся к Маше, загородил ей вход в комнату.
— Иди, Маша... Тебе этого видеть не нужно, — сказал он, силком выводя ее из дома. — Мы не успели...
Маше и Николаю еще часа два пришлось пробыть в Глебучем овраге. Нужно было заявить в полицию... Вместе с квартальным надзирателем и полицейским доктором подписать протокол...
Мальчишек послали за теткой Дарьей. Она души не чаяла в племяннике и, увидев его, рухнула без памяти. С трудом привели ее в чувство. Оставив денег и пообещав принять участие в хлопотах, связанных с похоронами, Николай и Маша снова поскакали в казармы полка.
Новые казармы. Саратов.
Полковник Красильщиков, хоть и повидал на своем веку всякого, страшную новость о гибели корнета Стевлова перенес тяжело. Ему стало плохо с сердцем, и пришлось адъютанту отпаивать его настоем валерианового корня.
В полку все, от рядового солдата до офицера, скорбели о смерти корнета. Никто не мог понять, что явилось причиной его рокового поступка. Всегда веселый, беззаботный, доброжелательный, он был всеобщим любимцем, и известие о его гибели поразило всех как гром среди ясного неба.
Когда Николай и Маша вышли из расположения полка, на улице были уже густые сумерки. Отвязав от коновязи лошадей, они не торопились на них садиться. Только сейчас почувствовали они чудовищную усталость. Равнодушие и душевная пустота овладели ими... Не было никаких желаний, кроме одного: немедленно лечь, заснуть, забыться...
— К Долли? — спросил Николай племянницу.
— Куда же еще? — пожала плечами Маша.
— Я тебя провожу...
— Не оставляйте меня одну, — взмолилась Маша. — Дом у Долли просторный, комната для вас найдется...
— Посмотрим... Там видно будет...
Дом Шеншеева. Саратов.
Долли все знала... Самоубийство корнета стало для нее страшным ударом. Сознавать, что за час до его гибели она шутила над ним, пела ему легкомысленные куплеты, обижалась на него и ничего, ровным счетом ничего не сделала, чтобы помочь ему, было невыносимо. А ведь могла помочь! Могла дать ему эти проклятые деньги. Что такое тридцать тысяч, когда на другой чаше весов человеческая жизнь!
Долли обрадовалась Маше и Николаю. Одна, в пустом доме, где, кроме слуг, никого не было, она чувствовала себя очень неуютно.
Ужинали молча. Сразу после ужина Маша, сославшись на усталость, ушла в свою комнатку в мезонине. Николай и Долли перешли в гостиную.
— Он был здесь, в этой комнате, за час до того как... — Долли не смогла выговорить страшные слова.
Но Николай все понял.
— А я была занята собой, только собой. Его состояние меня абсолютно не интересовало... Мне было хорошо, значит, всем должно быть хорошо. Я смеялась над ним, пела ему куплеты, напропалую кокетничала... А мне надо было всего один раз внимательно заглянуть ему в глаза!
— Не корите себя, Дарья Даниловна. Вы ни в чем не виноваты... Корнет был, видимо, славный человек, его все любили... Но он взрослый мужчина, он должен был сам отвечать за себя...
— Вы не знали Мишеньку, — горячо возразила Долли. — Это был совершенный ребенок... К нему все так и относились...
— Дети в конце концов вырастают и становятся взрослыми.
— Нет, есть люди, которые всю жизнь остаются детьми...
Они замолчали. Через распахнутые окна в комнату проникали звуки ночной Волги: невнятные крики грузчиков и рыбаков, плеск волн о дебаркадер, скрип уключин весельных барок...