Шрифт:
— Но прежде вы должны выпить капли. Я настаиваю.
Дом фон Шпильце. Петербург.
Профессор Загурский только что закончил осмотр Амалии Потаповны и, пока она одевалась за ширмой, мыл руки над фарфоровым тазом китайской работы. Поливала ему на руки миловидная горничная, и это занятие доставляло ей большое удовольствие. Скромно потупив глаза, она еле заметно улыбалась. Яркий румянец полыхал на ее щеках, и, когда она изредка поглядывала на доктора, в ее глазах загорались озорные огоньки.
— Спасибо, милая, — ласково сказал Загурский и стал вытирать руки поданным ею полотенцем.
Из-за ширмы вышла Амалия Потаповна, строго поглядела на горничную, распорядилась:
— Можешь идти.
Горничная, захватив таз и кувшин, пошла к двери, в дверях быстро обернулась, улыбнулась доктору многообещающе и вышла.
Амалия Потаповна шутливо погрозила пальчиком Загурскому:
— Ни одна женщина не может устоять перед вашим обаянием...
Шпильце жестом предложила Загурскому сесть, сама расположилась напротив и спросила:
— Ну, каково мое состояние? Мы, немцы, предпочитаем знать полную правду, чтобы не сталкиваться с неожиданностями...
— У вас, Амалия Потаповна, завидное здоровье. Никаких отклонений...
— Этого не может быть, — всплеснула ручками Шпильце. — Меня мучит одышка, постоянные изжоги... Вы успокаиваете меня, доктор.
— Одышка ваша — от лишнего веса. Но я бы не советовал вам садиться на диету... Хорошего человека должно быть много... А против изжоги пейте соду.
Амалия Потаповна колокольчиком вызвала слугу и распорядилась подать кофе.
— Что слышно в свете, дорогой Платон Алексеевич?.. Последнее время я безвыездно сижу дома...
— Отчего же? Чем вызвано ваше затворничество? — спросил Загурский, хотя отлично знал, что после суда над Бероевой перед Шпильце закрылись двери многих домов в Петербурге.
— Полагаю, что всему виной мой возраст... Стареем, дорогой Платон Алексеевич...
— Побойтесь Бога, Амалия Потаповна... Вы у нас женщина в самом расцвете сил... А если к этому прибавить ваш ум, вашу проницательность и умение понять самые тонкие движения человеческой души, общество очень многое теряет от вашего добровольного затворничества.
— Вы неисправимый дамский угодник, — улыбнулась Шпильце. — Ну, пожалуйста, расскажите что-нибудь... Я обожаю светские сплетни.
— Я готов, дорогая Амалия Потаповна. Но что касается сплетен, боюсь, их главное действующее лицо сидит перед вами.
— Не может быть! — несколько более экспансивно, чем следовало, воскликнула генеральша. — Чем же вы прогневили общество?
— Помните, Амалия Потаповна, я рассказывал вам о баронессе фон Деринг?
— Да, да, да... — Генеральша изобразила на лице усилие. — Что-то припоминаю.
— Так вот, я перевез ее в свой дом, чтобы обеспечить лучший уход... А про баронессу в свете рассказывают бог весть что... Скандал... Особенно усердствуют те, у кого дочери на выданье... Я ведь считался завидным женихом.
— Как люди любят лезть в чужую жизнь... Никогда этого не понимала!
— Не будем их судить, дорогая Амалия Потаповна...
— Вы правы... Как себя чувствует баронесса?
— Она на пути к полному выздоровлению.
— Еще бы! Такой доктор! Я ей немного завидую... Не хотелось бы показаться чересчур любопытной, но по праву более опытного человека позвольте задать вам вопрос.
— Готов отвечать, как на исповеди...
— Зачем вам столь откровенно надо шокировать общество? Не правильней бы было снять квартирку где-нибудь на Васильевском острове и поместить баронессу туда... Таким образом, ни ее, ни ваша репутации не пострадали бы...
Загурский ответил не сразу.
— Видите ли, Амалия Потаповна, я не могу понять, почему врач не может предоставить кров больной женщине. Что в этом предосудительного?
— Согласитесь, Платон Алексеевич, баронесса — необычная больная, а вы — не обычный доктор... Каковы планы баронессы?
— Ее планы я еще не знаю. Мои же планы относительно баронессы весьма определенны.
— Да?! — насторожилась Шпильце. — И каковы они, если не секрет?
— Это секрет для всех, кроме вас, Амалия Потаповна. Я бы хотел, чтобы она стала моей женой.
— Вот как?! — удивлению Амалии Потаповны не было границ. — А она знает о ваших намерениях?
— Знает...
— И как она к ним относится?..
— Она решила несколько времени подумать...
— Как можно тут думать? — воскликнула Шпильце. — Она непременно согласится... Уверяю вас...