Шрифт:
— Грустная история, — сказала Шпильце. — Но что поделаешь, в мире столько горя... Надо жить и творить добро.
— Кстати, о добре... Насколько мне помнится, Амалия Потаповна, вы должны мне небольшую сумму. Я никогда не посмел бы напоминать вам, но в настоящее время испытываю затруднения... Поиздержался в дороге...
Амалия Потаповна наморщила лоб, как бы вспоминая, о чем может идти речь...
— Нельзя ли напомнить, о какой сумме идет речь?— спросила она. — У меня сейчас от всяческих расчетов голова идет кругом.
— Двадцать пять тысяч, драгоценная Амалия Потаповна.
— О, это огромная сумма! Здесь явно какое-то недоразумение... Я не могла забыть о таких деньгах...
— Хорошо, Амалия Потаповна. Я сейчас все вам напомню... Мы с вами договаривались об одном предприятии...
— Не надо, Платон Алексеевич,— прервала его генеральша. — Я все равно не вспомню. Мне кажется, что я уже давала вам двадцать пять тысяч. И мне кажется, что этой суммы вам более чем достаточно.
— Ну, что ж,— спокойно сказал Загурский. — Я вас понял... Вы решили не выполнять условия нашего договора... Я могу с этим только смириться... Не идти же мне к мировому...
— Да,— согласилась Шпильце. — Это было бы весьма опрометчиво...
— Не хотите ли показаться мне?..
— Спасибо. У меня теперь другой доктор.
— Как ваши успехи в китайском?
— Не поняла...
— Как подвигается изучение китайского? У вас ведь есть интересная литература на китайском...
— Ах, вот вы что имеете в виду... Эта литература давно в камине.
— Зря... Много поучительного можно почерпнуть из этих записок...
Загурский поднялся.
— Позвольте откланяться. Столько дел накопилось...
— Кланяйтесь супруге.
— Непременно. Она о вас много наслышана.
Дом Чечевинских. Петербург.
Анна распекала Степана.
— Ну, объясни ты толком, кто приходил к барину!
— Называл его как-то барин... Да разве упомнишь... Невзрачный такой господин. И глазами так и шныряет.
— А мне Николай Яковлевич велел что-нибудь передать?
— Как же... Сказал — записку напишет, а мне приказал ему портплед собирать...
— Хорошо... Я посмотрю в кабинете...
— Тот господин к вам год назад приходил. А, может, не он...
— Юзич? — спросила Анна.
— Вот-вот... Сдается мне, Николай Яковлевич его так называл... Я ему говорю, непорядок такого человека одного в покоях оставлять... А он не послушался... Я вот пепельницу второй час ищу.
— Да вот она. — Анна вынула из-под газеты пепельницу.
— Все одно... Старая-то княгиня такого красавца на порог бы не пустила.
Анна прошла в кабинет. На столе на видном месте лежала записка. Анна прочла вслух: «Анна, мне нужно срочно уехать. Приходил Юзич, у него сведения, что Хлебонасущенский в Саратове. Не волнуйся. Ничего не предпринимай. Жди. Николай».
Анна тяжело опустилась в кресло. Вошел Степан.
— Барыня! Там к вам пришли.
— Устинья?
— Нет... Та... И не знаю как назвать...
— Что ты загадками сегодня говоришь? Кто пришел?
— Горничная ваша, Наташка. Вот кто! Прикажете прогнать?
— Прогони, Степан... Не до нее.
— Слушаю-с, ваша светлость!
Степан, тяжело переставляя ноги, пошел к двери,
— Стой! Скажи, чтобы подождала. Я выйду.
Наташа ожидала Анну в гостиной. Когда Анна вошла, она встала с дивана и посмотрела Анне прямо в глаза.
— Здравствуй, Наташа.
— Здравствуйте, ваша светлость. Я хотела бы видеть Николая Яковлевича.
— Это невозможно. Он в отъезде.
— Тогда возьмите вы.— Она протянула Анне письмо.
— Что это? — спросила Анна.
— Письмо от Сергея Антоновича, Мы с мужем
были в Швейцарии, видели Коврова и Юлию Николаевну.
— Вы... Ты замужем? — спросила Анна.
— Меня зовут теперь Наталья Алексеевна Загурская. Мой муж известный хирург.
— Я слышала это имя, — сказала Анна.
— Платон Алексеевич знает обо мне все... .
— Все?
— Да... Знает, что беглая дворовая князей Чечевинских, знает о том зле, которое я причинила всем вам, знает о Бодлевском.