Шрифт:
— Кабы барыня не приказала, ни в жисть бы не согласился... Доктора — это для господ. А у нас как: Бог дал — Бог взял.
— Сколько вам лет?— спросил Загурский.
— Кто ж его знает?.. Много...
— Примерно сколько? С французом воевали?
— Чего ж не воевать... Мы с их светлостью князем Яковом Николаевичем во второй армии под началом его высокопревосходительства князя Петра Багратиона служили...
— А императрицу Екатерину Великую помните?
— Не видал, врать не буду... А помнить — помню.
Загурский прослушал, простучал Степана, приказал ему лечь на кушетку и принялся мять и ломать его, как заправский костоправ.
— Что ж ты со мной делаешь, батюшка?.. Да ты меня сломаешь всего, — взмолился Степан.
— Больно? — спросил Загурский.
— Боязно... Кости трещат...
— Ну, вставайте, — сказал Загурский. — Смелее. Ноги болят?..
Степан осторожно поднялся с кушетки.
— Куда как меньше... Я-то, барин, думал, как вы за меня взялись, что пришел мой час. А теперь гляжу, вроде поживу еще...
— Поживете, поживете... На руки полейте. Степан взял кувшин с водой и полил Платону
Алексеевичу на руки.
— Ну, как он? — спросила Анна.
— Соответственно возрасту... Я ему тибетский массаж сделал. Какое-то время ему будет лучше. Потом процедуру повторим.
— Спасибо. Мы очень любим старика. Возьмите, — Анна протянула Загурскому деньги.
— Не надо. Я не беру денег за лечение простолюдинов.
— Вы в Обуховской больнице служите? — спросила Анна.
— Консультирую.
— А в отделении для душевнобольных вам приходилось бывать?
— Несомненно.
— Не встречался ли вам там больной Шадурский?
— Князь Шадурский?
— Да...
— Разумеется, встречался... Это — необычный больной... Говорят, он совершенно одинок, год назад у него погибли жена и сын. Но кто-то каждый месяц вносит за него приличную сумму, так что содержание у него весьма достойное: отдельная палата, хорошая еда, приличная одежда.
— Как он?
— Ярко выраженная шизофрения... Неадекватная оценка жизни... Время от времени впадает в глубокую меланхолию. А он вам знаком?
— Да... Нельзя ли мне его посетить?
— Отделение для душевнобольных не из приятных мест... Не боитесь?
— Я в разных местах бывала...
— Ну, что ж, послезавтра у меня обход... К десяти утра приезжайте в канцелярию.
Загурский поднялся.
— Разрешите откланяться, — сказал он.
— Передайте поклон жене...
Анна проводила Загурского до дверей.
Обуховская больница. Петербург.
Палата Шадурского представляла собой малюсенькую комнатку длиною чуть больше койки, которая стояла там, а ширина ее позволяла лишь втиснуть рядом с кроватью небольшую тумбочку. Но и это считалось огромной роскошью в больнице и предоставлено было князю только потому, что неизвестный благодетель переводил в больницу каждый месяц довольно значительную сумму.
Дмитрий Платонович встретил Загурского как родного, на стоящую позади него Анну не обратил внимания.
— Милости прошу, дорогой Платон Алексеевич. Рад видеть вас в своей монашеской келье... Я всегда с нетерпением жду ваших посещений. Для меня это — живительная возможность поговорить с порядочным человеком. Вы же сами видите — кругом хамы... Куда ни посмотришь — одни свиные рыла. Никаких понятий о приличиях... Вот, — он протянул Загурскому исписанный лист, — передайте это государю... Я понимаю его опасения... Они — Романовы, а мы, Шадурские, — все-таки Рюриковичи... Но в этой бумаге я протягиваю ему руку, предлагаю забыть наши распри. Мне кажется, это правильный жест с моей стороны.
— Несомненно, — согласился Загурский. — Как самочувствие? Жалуетесь на что-нибудь?
— Я абсолютно здоров. Последнее время чувствую особенный прилив сил. Много работаю... Я решил назвать свою книгу «Наука нежности»... Не правда ли, оригинально?
— Да, да... Безусловно.
— Но почему мне не дают железных перьев? Я прошу, а мне не дают. Распорядитесь, голубчик...
— Хорошо... Но должен заметить, ваш труд, наверное, лучше создавать
гусиным пером. Это как-то более в тоне.