Шрифт:
В ноль часов 30 минут 27 сентября 1946 года подсудимым огласили приговор: семерым – высшая мера – расстрел, остальным – лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на десять лет. И тому, кто убивал, и тому, кто всего лишь кричал у сарая Конбэ: «Кореец бежит! Кореец бежит!»
Приговор был окончательный, обжалованию не подлежал, лишь осужденные на смерть могли просить о помиловании. Формальности были соблюдены, апелляция подана.
В дело № 00116 подшита выписка из протокола заседания Президиума Верховного Совета СССР от 30 декабря 1946 года за № 108/44сс. Постановляющая часть гласит: «Оставить в силе приговор о применении высшей меры наказания к Хосокава Хироси, Киосукэ Дайсукэ, Курису Набору, Чиба Масаси, Хосокава Такеси, Чиба Моити, Нагаи Котаро».
26 февраля 1947 года во Владивостоке они были казнены. В список тех, кто не вернулся домой, добавили еще двух человек. В деле имеется акт о том, что «находившийся на лечении в больнице Какута Тиодзиро, рождения 1909 года, умер 28 августа 1948 года от туберкулеза легких». В другом документе сообщается о смерти Касивабары Дзюнси, последовавшей 5 января 1949 года в Красноярском лагере.
Вряд ли своей смертью умер и Морисита Ясуо. В свидетельских показаниях мимоходом сообщается: после убийства детей он облачился в военный мундир, нацепил саблю и ушел вместе с эвакуированными в сторону города Рудака. Скрываться он и не думал, свою воинственность выставлял напоказ, ища смерти, так как в мирной жизни делать ему было нечего. Предположительно он вступил в конфликт с нашими военными, не пожелал сложить оружие, был схвачен и расстрелян. Скорее всего сообщение о нем прошло по какой-то другой линии.
Итак: за содеянное, как популярно выражались в те времена, убийцы получили по заслугам, с ними поступили по всей строгости закона. Зло было наказано. Справедливость восторжествовала.
Однако торжеству мешает целый ряд обстоятельств. Налицо трагедия не только убитых, но и убийц. Меч оказался обоюдоострым: одной гранью он поразил жертву, другой – убийцу. Под расстрел пошли братья Хосокава, Чиба Масаси и Чиба Моити – отец и сын. Нагаи Котаро оставил на произвол судьбы престарелых отца и мать, 24-летнюю жену, трехлетнюю дочурку, кучу братьев и сестер в возрасте от 4-х лет до 21 года. Без хозяина осталась семья Какуты Тиодзиро: мать 69 лет, 36-летняя жена с пятью детьми от одного года до 13 лет. Из семьи Куриямы в Красноярский лагерь пошли отец и сын, оставив на руках жены и матери шестерых детей. Весьма престарелыми были родители Судзуки Масаиоси, а на их плечи легла забота о пятерых детях. Юный Нагая Акио просил суд о снисхождении: больные родители, три брата от 2 до 8 лет, три сестры от 10 до 17 лет – что их ждет, если он единственный работник в семье? А как в преступную авантюру завлекли Муфинэ Эцуро, не мальчика – отца шестерых детей, сына старых больных родителей, возрастом 41 года? Уж как просил его отец не ходить на преступное дело – не послушал. К семье вернулся лишь через десять лет. Дождались ли его родители?
И никак не обойти проклятых вопросов: ради чего понадобились такие жертвы с обеих сторон? Ради какой великой идеи одни убили других, а потом сами пошли на казнь? Не было никакого смысла и никакой идеи. Неуемная злоба ослепила людей, затмила рассудок, и они поверили Морисите, заодно убедили сами себя, что, уничтожив корейцев, спасут свои семьи от надвигающейся опасности. Они боялись прихода чужеземцев, полагая, что те с ними и их семьями поступят так же, как они поступали с мирным населением в покоренных странах.
Опыт свидетельствует: в войнах больше всего страдают не военные преступники, даже если их настигает возмездие, а мирные жители. Откроем «Историю современной Японии» Иноуэ Киёси, Оконоги Синдзабуро, Судзуки Сёси: «Бесчеловеческие бомбардировки американцев не пощадили ни жилищ, ни больниц, ни школ. Пятьдесят процентов домов в Токио, Осака и других крупных городах были разрушены до основания. Многие мелкие города, которые не имели никаких военных объектов, были уничтожены почти целиком. Всего в стране в результате этих бомбардировок было сожжено и разрушено 2 миллиона 280 тысяч домов. Только 10 марта 1945 года во время ночного налета на восточную часть Токио погибло более 100 тысяч человек. Те, кто видел забитые трупами дороги, вздувшуюся от мертвых тел реку Сумида-гава, никогда не забудет этой ночи».
А Хиросима? А Нагасаки? Разве там погибли одни лишь демоны зла? Возмездие обрушилось совсем не на того, кто был виноват: на детей, женщин, стариков, рабочих, служащих, учителей, врачей, кулинаров – они за что должны были расплачиваться? Разве они посылали авианосцы к Перл-Харбору? Неужто их боль, кровь, слезы, душевные муки кому-то облегчили собственное страдание? Теперь пусть почувствуют вкус собственных слез? Пусть дети и женщины Германии плачут, как исходили слезами мы и наши матери в России, на Украине, в Белоруссии?.. Кровь за кровь, смерть за смерть, вашим детям за наших детей? В Тихоокеанской войне погибло 3 миллиона 150 тысяч японцев – неужто на каждом из них клеймо военного преступника?
Но то были еще не все жертвы. После войны в Микронезии американцы судили военных преступников. 31 марта 1949 года по решению американского суда повесили военного врача Уэмуру. Он умерщвлял американских военнопленных. Дома ждали его жена и пятеро ребятишек. Перед казнью он написал письмо жене и стихи детям. Вот строки из него: «Ёсиэ, я горячо люблю тебя, я горячо люблю старенькую маму, я горячо люблю наших малышей. Ёсиэ, много лет ты была мне ласковой женой, мудрой матерью, ты столько сделала для меня! Пройдет время, наступит день, и мы, Ёсиэ, улыбаясь, скажем нашим пятерым детишкам: «Отвечая за своих подчиненных, ваш отец принял смерть».
Из письма встает облик прекрасного сына, мужа, отца, глубоко порядочного человека. Однако этот порядочный человек (я в этом нисколько не сомневаюсь и поэтому слова не беру в кавычки) приложил руку к умерщвлению американских военнопленных, которые оказались обузой для осажденного гарнизона. Пусть делал он по приказу, а все-таки делал, умерщвлял! Уэмура признал свою вину и пошел на виселицу. Неужто опять, вопреки всему, совместились гений и злодейство, порядочность и бесчеловечность?
Я помню, как в начале лета сорок третьего года к нам в хату пришел Ганс, немецкий военный летчик. Не знаю, что связывало его с нашей семьей. Но изредка он бывал у нас, рассказывал о себе, показывал, доставая из внутреннего кармана, фотокарточку, где были сняты женщина и две девочки. Девочки походили на ангелочков, даже не верилось, что такие могут быть в жизни.