только одна миля, а там есть врач, который сможет сделать перевязку. Я заплачу за все, и, пока ваша рана не заживет, вы будете жить у меня, да и потом сколько захотите. — Благодарю вас за добрые намерения, но я вынужден отклонить ваше предложение. У меня есть близкий друг, который очень встревожится, если я не вернусь, а он узнает, что я ранен. Это всего лишь царапина, и ни одна кость не задета. Насколько я понимаю, сэр, теперь вы со¬ гласны признать мое право на оленину? — Согласен ли? — повторил за ним взволнованный судья. — Я тут же на месте даю вам право стрелять в мо¬ их лесах оленей, медведей и любого другого зверя. До сих пор этой привилегией пользовался только Кожаный Чу¬ лок, и скоро настанет время, когда она будет считаться весьма ценной. А оленя я у вас покупаю; вот возьмите, эта банкнота оплатит и ваш и мой выстрелы. Старый охотник гордо выпрямился во весь свой высо¬ кий рост, но ждал, чтобы судья кончил речь. Шивы еще люди,— сказал он затем,— которые могут подтвердить, что право Натаниэля Бампо стрелять дичь в этих местах куда старше права Мармадьюка Темпла за¬ прещать ему это. А если и есть такой закон (хотя кто ко¬ гда слышал о законе, запрещающем человеку стрелять оленей где ему заблагорассудится?), то он должен был бы запретить охоту с дробовиком. Когда опускаешь курок этой подлой штуки, сам не знаешь, куда полетит твой свинец. Не обращая внимания на монолог Натти, юноша побла¬ годарил судью легким поклоном, но ответил: — Прошу меня извинить, оленина нужна мне самому. — Но на эти деньги вы сможете купить сколько угод¬ но оленей, — возразил судья. — Возьмите их, прошу вас. —* И, понизив голос, он добавил: — Здесь сто долларов. Юноша, казалось, заколебался, но тут же краска стыда разлилась по его и без того красным от холода щекам, как будто он досадовал на свою слабость, и он снова ответил отказом на предложение судьи. Девушка, которая во время их разговора вышла из са¬ ней и, несмотря на мороз, откинула капюшон, скрывавший ее лицо, теперь сказала с большой живостью: — Прошу вас... прошу вас, сэр, не огорчайте моего отца отказом! Подумайте, как тяжело будет ему думать, что он оставил в столь пустынном месте человека, ранен¬ 471

ного его рукой! Прошу вас, поедемте с нами, чтобы вас мог перевязать врач. То ли рана причиняла теперь молодому охотнику боль¬ ше страданий, то ли в голосе и глазах дочери, стремившей¬ ся сохранить душевный мир своего отца, было что-то неот¬ разимое, — мы не знаем; однако после слов девушки сурог вость его заметно смягчилась, и легко было заметить, что ему одинаково трудно и исполнить эту просьбу, и отказать в ней. Судья (именно такой пост занимал владелец саней, и так мы будем впредь называть его) с интересом наблю¬ дал за этой внутренней борьбой, а затем ласково взял юно¬ шу за руку и, слегка потянув его в сторону саней, тоже принялся уговаривать. — Ближе Темплтона вам помощи не найти, — сказал он. — А до хижины Натти отсюда добрых три мили. Ну, не упрямьтесь, мой юный друг, пусть наш новый врач пе¬ ревяжет вам рану. Натти передаст вашему другу, где вы, а утром вы, если захотите, сможете вернуться домой. Молодой человек высвободил руку из ласково сжимав¬ ших ее пальцев судьи, но продолжал стоять, не отводя взгляда от прекрасного лица девушки, которая, несмотря на мороз, не спешила вновь надеть капюшон. Ее большие черные глаза красноречивой молили о том же, о чем просил судья. А Кожадый Чулок некоторое время размышлял, опираясь на свое ружье и слегка склонив голову; потом, по-видимому хорошенько все обдумав, он сказал: — Ты и впрямь поезжай, парень. Ведь если дробина застряла под кожей, мне ее не выковырять. Стар уж я стал, чтобы, как когд^-то, резать живую плоть. Вот триг дцать лет назад, еще в ту войну, когда я служил под командой сэра Уильяма, мне пришлось пройти семьдесят миль по самым глухим дебрям с ружейной пулей в ноге, а потом я ее сам вытащил моим охотничьим ножом. Старый индеец Джон хорошо помнит это времечко. Встретился я с ним, когда он с отрядом делаваров выслеживал иро¬ кеза — тот побывал на Мохоке и снял там пять скальпов. Но я так попотчевал этого краснокожего, что он до могилы донес мою метку! Я прицелился ему пониже спины — про¬ шу прощения у барышни, — когда он вылезал из засады, и пробил его шкуру тремя дробинами, совсем рядышком, одной долларовой монетой можно было бы закрыть все три раны. — Тут Натти вытянул длинную шею, расправил илечи, широко раскрыл рот, показав единственный жел¬ 472

тый зуб, и захохотал: его глаза, лицо, все его тело смея¬ лось, однако смех этот оставался совсем беззвучным, и слышно было только какое-то шипенье, когда старый охот¬ ник втягивал воздух. — Я перед этим потерял формочку для пуль, когда переправлялся через проток озера Онайда, вот и пришлось довольствоваться дробью; но у моего ру¬ жья был верный бой, не то что у вашей двуногой штуко¬ вины, судья, — с ней-то в компании, как видно, лучше не охотиться. Натти мог бы и не извиняться перед молодой девуш¬ кой — она помогала судье перекладывать вещи в санях и не слышала ни слова из его речи. Горячие просьбы отца и дочери возымели свое действие, и юноша наконец позво¬ лил себя уговорить отправиться с ними, хотя все с той же необъяснимой неохотой. Чернокожий кучер с помощью своего ^хозяина взвалил оленя поверх багажа, затем все уселись, и судья пригласил старого охотника тоже поехать с ними. — Нет, нет, — ответил Кожаный Чулок, покачивая головой. — Сегодня сочельник, и мне надо кое-что сделать дома. Поезжайте с парнем, и пусть ваш доктор поглядит его плечо. Если только он вынет дробину, у меня найдутся травки, которые залечат рану куда скорее всех его замор¬ ских снадобий. — Он повернулся, собираясь уйти, но вдруг, что-то вспомнив, опять приблизился к саням и при¬ бавил:—Если вы встретите возле озера индейца Джона, захватите-ка его с собой в помощь доктору — он хоть и стар, а всякие раны и переломы еще лечит на славу. Он, наверное, явится с метлой почистить по случаю рождества ваш камин. — Постой! — крикнул юноша, схватив за плечо куче¬ ра, готовившегося погнать лошадей. — Натти, ничего не говори о том, что я ранен и куда я поехал. Не проговорись, Натти, если любишь меня. — Можешь положиться на Кожаного Чулка, — выра¬ зительно сказал старый охотник. — Он недаром прожил пятьдесят лет в лесах и научился от индейцев держать язык за зубами. Можешь на меня положиться и не забудь про индейца Джона. — И еще одно, Натти, — продолжал юноша, не отпу¬ ская плеча кучера. — Как только вынут дробину, я вер¬ нусь и принесу четверть оленя к нашему рождественскому обеду... 473

Он умолк на полуслове, заметив, что охотник много¬ значительно поднес палец к губам. Затем Кожаный Чулок осторожно двинулся по краю дороги, не отрывая взгляда от верхушки сосны. Выбрав удобное место, он остановил¬ ся, взвел курок, далеко отставил правую ногут вытянул во всю длину левую руку и начал медленно поднимать ру¬ жье, целясь в ствол дерева. Сидевшие в санях, естествен¬ но, обратили взгляд в ту же сторону и вскоре заметили добычу, соблазнившую Натти. На сухом сучке, горизон¬ тально торчавшем в семидесяти футах над землей, там, где начиналась крона, сидела птица, которую местные жи¬ тели именовали то фазаном, то куропаткой. Она была чуть меньше обыкновенной домашней курицы. Лай собак и го¬ лоса людей испугали ее, и она прижалась к стволу, отчаян¬ но вытянув шею и задрав голову. Как только дуло оказа¬ лось точно направленным на цель, Натти спустил курок, и куропатка камнем упала со своего высокого насеста, так что совсем зарылась в снег. — Лежать, зверюга! — прикрикнул Кожаный Чулок, грозя шомполом Гектору, который бросился было к под¬ ножию дерева.— Лежать, кому говорят! Собака повиновалась, и Натти начал быстро и аккурат¬ но перезаряжать ружье. Затем он поднял убитую птицу и показал ее остальным: головка была начисто срезана пулей. — Вот й лакомое блюдо старику на рождественский обед, — сказал охотник. — Теперь я обойдусь без оленины, парень, а ты лучше поищи-ка индейца Джона — его трав¬ ки получше всякого заморского снадобья. Как по-вашему, судья, — добавил он, снова показав на свою добычу,— можно ли дробовиком снять птицу с дерева, не взъерошив на ней ни перышка? Кожаный Чулок опять засмеялся своим странным без¬ звучным смехом, выражавшим веселое торжество и на¬ смешку, покачал головой, повернулся и углубился в лес походкой, которая больше всего напоминала неторопливую рысцу. При каждом шаге его ноги чуть сгибалиеь в коле¬ нях, а все тело наклонялось вперед. Когда сани достигли поворота и юноша оглянулся^ ища взглядом своего това¬ рища, старик уже почти скрылся за деревьями; собаки трусили за ним, изредка нюхая олений след так равнодуш¬ но, словно они инстинктивно понимали, что он им уже ни к чему. Сани повернули, и Кожаный Чулок исчез из виду. 474

Глава 11 Кто мудр, тот для себя отыщет пристань Везде, где взор небес над ним сияет... Считай, что не король тебя отринул, А ты его. Шекспир, «Ричард II»1 Примерно за сто двадцать лет до начала нашего пове¬ ствования прапрадед Мармадьюка Темпла прйехал в Пен¬ сильванию 2 вместе со славным основателем этой колонии, другом и единоверцем которого он был. Этот Мармадьюк — в роду Темплов внушительное имя «Мармадьюк» носили чуть ли не все мужчины — привез с собой в край, где иска¬ ли приюта гонимые и обездоленные, все свое большое бо¬ гатство, нажитое в Старом Свете. Он стал хозяином мно¬ гих тысяч безлюдных акров и благодетелем несметного ко¬ личества нахлебников и приживалов. Все почитали его за благочестие, он занимал в колонии немало важных постов и умер накануне разорения, о котором так и не узнал. Та¬ кова была судьба многих из тех, кто привозил сюда боль¬ шое состояние. Общественный вес переселенца обычно зависел от чис¬ ла его белых слуг и прихлебателей, а также от занимаемых им должностей. Если судить по этим признакам, предок нашего судьи был важной персоной. Однако теперь, обращаясь к истории первых лет суще¬ ствования этих колоний, мы не можем не заметить одну любопытную закономерность: почти все, кто приехал сю¬ да богатым, постепенно беднели, а зависевшие от них бед¬ няки, наоборот, богатели. Изнеженный богач, не приспо¬ собленный к суровым условиям жизни, которая ждала его в совсем еще молодой стране, благодаря своим личным ка¬ чествам и образованию еще мог, хотя и с трудом, поддер¬ живать положение, приличествовавшее его рангу, но, ко¬ гда он умирал, его избалованным и относительно невежест¬ 1 Перевод эпиграфов из Шекспира дается по полному собранию сочинений в восьми томах, изд-во «Искусство», М., 1957—1960. 2 Пенсильвания — один из американских штатов, назван¬ ный так по имени Уильяма Пенна (1644—1718), который был вы¬ нужден уехать из Англии, так как принадлежал к религиозной секте квакеров. 476

венным отпрыскам приходилось уступать первенство энергичным, закаленным нуждой людям из низов. И в на¬ ши дни это явление не так уж редко, но в тихих и мирных квакерских колониях Пенсильвании и Нью-Джерси имен¬ но оно определяло дальнейшую судьбу высших и низших слоев общества. Потомки Мармадьюка не избежали удела тех, кто боль¬ ше полагался на родовое богатство, чем на собственные силы, и в третьем поколении они были уже почти нищи¬ ми — насколько в нашей благодатной стране могут быть нищими люди честные, умные и умеренные в своих при¬ вычках. Но теперь та же семейная гордость, которая, оправдывая самодовольное безделье, довела их до столь плачевного положения, пробудила в них; энергию и жела¬ ние вернуть утраченное, сравняться с предками в общест¬ венном положении, а если удастся, то и в богатстве. Первым начал вновь подниматься по ступеням общест¬ венной лестницы отец судьи — нашего нового знакомого; его успеху, немало способствовала удачная женитьба — благодаря приданому жены он смог дать сыну прекрасное образование, которого мальчик не получил бы в довольно скверных учебных заведениях Пенсильвании, где в свое время учились и он сам и его отец. В дорогой школе, куда молодой Мармадьюк был теперь послан, он подружился с одним из своих сверстников. Эта дружба оказалась очень полезной для нашего судьи и по¬ ложила начало его дальнейшему преуспеянию. Эдвард Эффингем принадлежал к семье не только очень богатой, но и имевшей большие связи при англий¬ ском королевском дворе. Его родные, например, что в ко¬ лониях было редкостью, считали торговлю унизительным для себя занятием и покидали* уединение частной жизни, только чтобы заседать в законодательных собраниях ко¬ лонии или с оружием в руках выходить на ее защиту. Отец Эдварда с ранней юности посвятил себя военной карьере. Шестьдесят лет назад, во времена владычества Англии, продвинуться по службе американскому офицеру было намного труднее, чем сейчас, и ждать производства прихо¬ дилось гораздо дольше. Проходили многие годы, прежде чем такой офицер получал под свое командование роту, и тогда он считал само собой разумеющимся, что мирные труженики колонии должны относиться к нему с величай¬ шим почтением. Те наши читатели, кому приходилось бы¬ 476

вать за Ниагарой1, несомненно, замечали, каким уваже¬ нием пользуются даже в далекой Канаде самые, казалось бы, незначительные представители королевской армии и какого они о себе высокого мнения. Но так давно ту же картину можно было наблюдать и у нас в Штатах, хотя теперь, к счастью, все это уже в прошлом. И никто уже не носит мундира, кроме добровольцев, откликнувшихся на призыв свободного народа2. Вот почему, когда отец Эдвар¬ да после сорока лет службы в армии вышел в отставку в чине майора, он стал одним из виднейших граждан своей родной Нью-Йоркской колонии. Правда, этому немало спо¬ собствовало и его весьма значительное состояние. Он поль¬ зовался репутацией храброго и находчивого офицера, и ему, по обычаю колоний, дередко доверялось командова¬ ние самостоятельными отрядами, на что он по своему чи¬ ну, казалось бы, не имел права; а когда возраст заставил его подать в отставку, он отказался от пенсии пли какого- либо иного вознаграждения за свою долгую службу. Военное министерство предлагало ему различные гражданские посты, не только почетные, но и доходные, однако он со свойственной ему благородной независимо¬ стью не принял ни одного из них. Вслед за этим проявле¬ нием патриотического бескорыстия старый воий и в своей частной жизни совершил столь же великодушный посту¬ пок, может быть, не слишком осторожный, но зато вполне соответствовавший его прямой, бесхитростной натуре. Эдвард был его единственным ребенком, и, когда он женился на девушке, которую выбрал для него отец, тот передал ему все свое имущество: деньги, городской дом, поместье, доходные фермы и огромные участки девствен¬ ных лесов. Себе майор не оставил ничего, твердо зная, что сын с радостью будет покоить его старость. Когда майор Эффингем отклонил щедрые предложения военного мини¬ стерства, многие решили, что рассудок его к старости осла¬ бел: и в самых отдаленных уголках английских владений всегда находятся люди, которые больше всего на свете це¬ нят милости двора и правительства. Когда же он затем добровольно отказался от всего своего состояния, никто уже не сомневался, что почтенный майор впал 1 По реке Ниагаре проходит граница между США и Канадой. 2 В описываемую эпоху в США не существовало регулярной армии. '477

в детство. Вероятно, поэтому он вскоре утратил свое поло¬ жение в обществе, и, если его поступки диктовались стре¬ млением к уединенной жизни, он мог теперь беспрепят¬ ственно ею наслаждаться. Но как бы ни судил об этом свет, для самого майора и для Эдварда подобная передача имущества представля¬ лась самым естественным поступком: для старика отца бо¬ гатство стало теперь только обузой, и он возлагал заботу о нем на сына, потому что тот больше подходил для этого и по характеру и по воспитанию. Младший Эффингем не был смущен ценностью дара, так как считал, что отец избавляется таким образом от докучных хлопот, полно¬ стью сохраняя за собой если не юридическое, то мораль¬ ное право распоряжаться этими деньгами. Короче говоря, их взаимное доверие было так велико, что, по мнению обоих, они всего лишь переложили кошелек из одного кармана в другой. Вступив во владение фамильным состоянием, молодой человек первым долгом отыскал друга своих школьных лет и предложил ему всю помощь, какая только была в его силах. Его предложение пришлось весьма кстати, ибо отец Мармадыока незадолго перед этим умер, и после раздела скромного наследства молодой пенсильванец остался почти без средств к существованию. Мармадьюк трезво оценивал свои деловые качества и видел не только достоинства Эд¬ варда, но и его немногочисленные недостатки. Его друг был по натуре очень доверчив и не отличался предприим¬ чивостью^ хотя порой неожиданно совершал необдуман¬ ные и опрометчивые поступки, в то время как он сам был очень уравновешен, проницателен и энергичен. Таким об¬ разом, их деловая связь могла .послужить к обоюдной вы¬ годе. Мармадьюк с радостью принял помощь Эдварда, и они без труда договорились об условиях. На деньги мис¬ тера Эффингема в столице Пенсильвании был основан тор¬ говый дом, единственным юридическим владельцем кото¬ рого стал Темпл, хотя его друг негласно получал полови¬ ну прибылей. Эдвард настаивал на том, чтобы все это сохранялось в тайне по двум причинам: во-первых (в этом он не признался своему другу), для гордого потомка храб¬ рых солдат занятие коммерцией, даже через посредника, представлялось унизительным; а во-вторых, о чем он от¬ кровенно сказал Мармадьюку, если бы их уговор стал из¬ 478