пия, иначе вы не задавали бы вопросов, которые могут привести к жаркому спору между нами. Настолько ли я мужчина! Я притязаю на принадлежность к классу mammalia — то есть млекопитающих, к отряду приматов, к роду homo! Таковы мои физические атрибуты; что ка¬ сается моих моральных свойств, об этом пусть судит по¬ томство, мне же надлежит хранить молчание. — Не знаю, что за лекарство «трибута», но па мой суд от всех ваших снадобий ни здоровья, ни сытости! А вот от морали еще не бывало вреда ни одному живому человеку, привык ли он жить в лесах или среди дымящих труб и застекленных окон. Нас-то с вами, друг, разделяют только два или три трудных слова. Я и сам держусь того мио¬ пия, что привычка и свобода научат нас лучше понимать друг друга и мы станем, в общем, одинаково судить о родо человеческом и о жизни... Тихо, Гектор, тихо. Чем ты пе- доволен, песик? Не привык к запаху человеческой крови? Удостоив философа природы благосклонно-сострада¬ тельной улыбкой, доктор, чтобы при ответе меньше напря¬ гать голос, а жестам и позе придать больше величия и свободы, снова выступил на два шага из чащи, куда его уже завел избыток мужества. — Homo есть homo,— сказал он, простирая, для вящей убедительности руку.— Что касается животных функций организхма, то в них неизменно наличествуют гармония, порядок, соразмерность, объединяющие в одно целое весь род, или genus; но на этом сходство кончается. В силу своего невежества человек может деградировать настолько, что займет место у самой черты, отделяющей его от живот¬ ного; и, напротив, познание может возвысить его до сбли¬ жения с великим Творящим духом; скажу больше: если бы ему были даны достаточный срок и возможность, кто знает, не овладел яи бы он всей совокупностью знаний и, следственно, не стал ли бы равен самому Движущему на¬ чалу? Старик долго стоял в глубоком раздумье, опершись на ружье; потом покачал головой и ответил с той прирожден¬ ной твердостью, перед которой жалкой показалась напу¬ скная внушительность его противника: — Это все от гордыни! Я прожил на земле восемь де¬ сятков лет и все эти годы видел, как растут и умирают деревья. И все же я не знаю, почему раскрывае+ся под лет¬ ним солнцем, почка и почему опадает лист, когда его 193

схватит морозом. Ученость, сколько ни хвалися ею чело¬ век, ничтожна в глазах вседержителя, который в скорби смотрит с облаков на гордость и суетность своих созда¬ ний. Вот вы думаете, что так это легко подняться на ме¬ сто всевышнего судьи! Ну, а можете вы мне что-нибудь рассказать о начале и о конце? Вы, знаток по части болез¬ ней и лекарств, можете вы мне сказать, что есть жизнь и что такое смерть? Почему орел живет так долго и по¬ чему бабочке отпущен такой короткий срок? Скажите мне совсем простую вещь: почему собака беспокоится, когда вы, хотя и провели все свои дни, уткнувшись в книги, не видите причин для беспокойства? Доктор, несколько смущенный достойным видом ста¬ рика и силой его слов, перевел дух, как борец, только что освободившийся от мертвой хватки противника, и, спеша воспользоваться паузой в его речи, провозгласил: — В собаке говорит инстинкт. — А что это за особый дар — инстинкт? — Низшая ступень разума. Своего рода таинственное сочетание мысли и материи. — А что такое, по-вашему, мысль? — Достопочтенный венатор, такая манера вести спор делает невозможным какие бы то ни было определе¬ ния, и она, смею вас уверить, не допускается ни одной школой. — Если так, то ваши школы похитрее, чем я думал до сих пор: ведь при такой манере легче всего показать всю их тщету,— возразил траппер, сразу обрывая диспут, едва лишь доктор вошел во вкус. Нагнувшись к своей собаке, он принялся играть ее ушами, чтобы успокоить ее тревогу.— Не дури, Гектор, что ты ведешь себя как необу¬ ченный щенок? Ты же у меня разумный пес! Ты всему научился на собственном тяжком опыте, а не бегая, уткнувшись носом в след других собак, как мальчишка в поселениях идет по тропе, указанной школьным учителем, правильна она или неправильна... Так как же, приятель, раз вы так много можете, способны вы заглянуть в чащу? Или мне идти туда самому? Доктор опять напустил на себя решительный вид и без дальнейших разговоров снова, как его просили, углубился в чащу. Собаки до сих пор слушались уговоров старика и пе поднимали лая, а только время от времени тихо ску¬ лили. Но, когда они увидели, что естествоиспытатель т

пошел вперед, молодой кобель, как его ни удерживали, со¬ рвался с места и быстро обежал круг, обнюхивая землю; потом стал рядом со старым Гектором и громко завыл. — Скваттер со своими оставил на земле крепкий за¬ пах.— Он стоял и смотрел, ожидая, что ученый разведчик подаст знак следовать за собой.— Может, этот грамотей хоть чему-то научился в школе п не забудет, по какому делу послан. Доктор Батциус ужо исчез в кустах, и траппер начал выказывать признаки нетерпения, когда увидел, что на¬ туралист, пятясь, возвращается из чащи, не отводя заво¬ роженных глаз от места, только что покинутого им. — Доктор совсем ошалел: наскочил, должно быть, па какую-то нечисть! — сказал, отпуская Гектора, старик и подошел к натуралисту, который, казалось, ничего не ви¬ дел и не слышал.— Что там такое, приятель? Уж не от¬ крылась ли вам новая страница в книге мудрости? — Василиск! — пробормотал доктор, и каждая черта его искаженного лица выразила смятение.— Животное из отряда серпенс, то есть змей. Я полагал до сих пор по его атрибутам, что оно принадлежит к области легенд, по, как видно, творческая сила природы не слабее человече¬ ской фантазии. — Ну и что такого! В прериях все змеи безобидные; разве что гремучая, если ее раздразнить, может иногда броситься па человека, но и она, прежде чем пустить в ход свои ядовитые зубы, сперва погремит хвостом. Господи, как смиряет гордыню страх! Взять хоть этого ученого: он обычно так и сыплет длинными словами, которые у про¬ стого человека пе уместились бы во рту, а сейчас он сам не свой, и голос стал у него пронзительным, как свист козодоя. Мужайся! Что там еще, приятель?.. Ну что? — Чудовище! Лузус натурэ! Диво, которое природе вздумалось создать в доказательство своего могущества! Никогда раньше мне не приходилось наблюдать такого смешения ее законов или видеть особь, которая бы так ре¬ шительно опровергала своим существованием установлен¬ ное разделение на отряды и семейства. Я должен записать, как оно выглядит...— Доктор шарил уже по карманам, ища свои записи, но руки его дрожали и не слушались.— Пока есть время и возможность это сделать... Глаза — завораживающие; окраска — переливчатая, много¬ цветная, интенсивная... 195

— Скажешь, с ума сошел человек! Какой там еще за¬ мораживающий взгляд или многоцветная краска? — за¬ ворчал траппер, начиная уже беспокоиться, что его отряд так долго стоит на открытом месте.— Когда в кустах и впрямь притаилась змея, покажи мне эту тварь, и, если она не удалится по доброй воле, что ж, придется затеять спор, и он решит, кому владеть местом. — Вон там! — Доктор указал на густую поросль шагах в двадцати от них. Траппер с полным спокойствием направил взгляд, куда ему показывали, но, как только его наметанный глаз раз¬ личил предмет, опрокинувший всю философию натурали¬ ста, он и сам вздрогнул, вскинул было ружье, но тут же опустил его, как будто рассудив, что стрелять не следует. Ни первое инстинктивное движение, ни быстрая перемена намерения не были беспричинны. У самого края заросли прямо на земле лежал живой шар, такой в самом деле странный и страшный, что оправдывал смятение есте¬ ствоиспытателя. Трудно было бы описать форму и цвет этого необычайного предмета; скажем только, что был он почти правильной формы и являл все цвета радуги, пере¬ мешанные без заботы о гармонии или четко выраженном рисунке. Преобладающими цветами были черный и кро¬ ваво-красный. Но эти два главных тона странно и дико перемежались белыми, желтыми и лиловыми полосами. Если бы дело было только в этом, было бы трудно утвер¬ ждать, что предмет обладает жизнью, ибо лежал он непо¬ движно, как камень. Но пара темных, горящих, медленно вращаемых глаз, зорко наблюдавших за малейшим движе¬ нием траппера и его товарища, неоспоримо доказывали, что шар наделен жизнью. — Ваша змея не что иное, как лазутчик, если я хоть что-то смыслю в индейской росписи и в индейских хитро¬ стях! — проворчал старик. Оп оперся па свое ружье и твердо, с невозмутимым спокойствием смотрел на страш¬ ный предмет.— Он хочет нас одурачить, вот и придал себе такой вид, чтобы мы приняли голову краснокожего за ка¬ мень, покрытый осенними листьями. А может, у него на уме иная какая-нибудь чертовщина? — Это животное — человек? — спросил доктор.— Оно из рода homo? А я-то вообразил, что открыл новый, не онисанный доныпе вид! — Такой же человек, такой же смертный, как всякий 190

воин в этих степях. Эх, в былые дни... Был бы глуп крас¬ нокожий, если бы посмел показаться вот так одному охот¬ нику, которого я назвал бы вам по имени... но который теперь слишком стар и близок к концу своих дней, а по¬ тому он уже не охотник — только жалкий траппер! Надо бы заговорить с чертенком: пусть узнает, что перед ним не безбородые мальчишки, а мужчины. Вылезай-ка, прия¬ тель,— продолжал он на языке дакотов, принятом у мно¬ жества индейских племен,— в прерии найдется место еще для одного воина. Глаза, казалось, загорелись свирепей, чем раньше, но шар (который, по догадке траппера, был не чем иным, как человеческой головой, начисто обритой, по обычаю западных воинов) лежал по-прежнему неподвижно и но подавал других признаков жизни. — Вы ошиблись! — воскликнул доктор.— Это живот¬ ное даже не из класса млекопитающих и уж никак не че¬ ловек. — Так оно выходит по вашей науке,— усмехнулся траппер, откровенно торжествуя.— Да, так судит человек, который глядел в такое множество книг, что его глаза ужо не могут отличить, где лось, где рысь! А вот Гектор, он со¬ бака по-своему образованная; и, хотя его грамотности но достало бы, чтобы разобрать хоть один стих в молитвен¬ нике, а уж такою шуткой вы мою собаку не обманете! Коли вы думаете, что эта тварь не человек, я покажу вам ее сейчас во весь рост, и тогда неграмотный старый траппер, который за всю жизнь и дня не просидел по доб¬ рой воле рядом с букварем, скажет, как ее назвать! Но бойтесь, я не собираюсь учинить насилие — только при¬ пугну чертенка, чтобы он вылез из своей засады. Траппер с самым спокойным видом поднял ружье, осмотрел затвор и проделал все необходимые эволюции, постаравшись при этом выказать как можно больше враж¬ дебности. Когда он решил, что индеец достаточно встрево¬ жен, он так же медленно и внушительно поднял ружье к плечу и громко крикнул: — Вот что, друг, я, как говорится, несу либо мир, либо войну. Нет, перед нами в самом деле не человек, как здесь утверждал более мудрый из нас, так что не будет никому вреда, если пальнуть в эту кучу листьев! Он еще не договорил, а ствол ружья уже начал кло¬ ниться, и постепенно старик взял верный и, как могло бы 197

оказаться, роковой прицел, когда стройный, высокий ин¬ деец выскочил из-под покрова листьев и ветвей (которые он сгреб на себя при появлении белых) и, выпрямившись во весь рост, громко крикнул: — Уэг! Глава XVIII Кров Филемона маска эта — под ним Юпитер. Шекспир Траппер, и не думавший стрелять, снова опустил ружье и рассмеялся, радуясь своей счастливой выдумке. Натура¬ лист отвел глаза от дикаря и уставился на старика. — Эти черти,— ответил тот на его удивленный взгляд,— часами лежат вот так, точно спящие аллигаторы, которые во сне измышляют всякие дьявольские подвохи; но, когда им покажется, что надвинулась настоящая опасность, они, как все прочие смертные, думают только о том, как бы вернее спастись. Но это лазутчик в боевой раскраске; значит, поблизости есть еще воины из его пле¬ мени. Надо бы выведать у него правду, потому что отряд враждебных индейцев окажется для нас опасней, чем скваттер со всей своей семьей. — Перед нами поистине весьма отважная и опасная разновидность! — сказал доктор, когда его оцепенение прошло и он наконец вздохнул всей грудыо.— Это буйная порода, ее нелегко отнести к определенному разделу по общепринятым признакам различия. Поговорите с ним, но пусть ваши слова будут вполне миролюбивы. Старик бросил острый взгляд в одну сторону, в другую, вперед и назад, чтоб увериться, в самом ли деле незна¬ комца не сопровождают другие индейцы, и, подняв раскры¬ тую ладонь — обычный знак мирных намерений,— смело двинулся вперед. Индеец между тем не выдавал своего беспокойства — и лицо, и осанка, и весь его вид выражали удивительное достоинство и бесстрашие. Он дал трапперу подойти совсем близко — возможно, осторожный воин по¬ лагал, что при различии в оружии сокращение расстоя¬ ния между ним и пришельцами ставило его в более рав¬ ные с ними условия. Так как обрисовка этого человека может дать некоторое 198

представление о внешнем об¬ лике целой расы, пожалуй, стоит задержать течение на¬ шего рассказа и предложить читателю хотя бы несовершен¬ ное его описание. Когда бы Ол¬ стон пли Гриноу1 хотя бы не¬ надолго отвели свой взор от об¬ разцов античного искусства и присмотрелись к этому гонимо¬ му пароду, тогда немного бы осталось сделать таким, как мы, не ис к у сны м ху дожн и кам. Индеец этот, высокий п статный, каждой своей чертою был воин и поражал удиви¬ тельном соразмерностью сложе¬ ния. Сбросив свою маску — на¬ спех собранные разноцветные листья,— он, как и подобало воину, явил важный, достойный и, мы добавим, грозный вид. Его лицо было на редкость бла¬ городно и приближалось к рим¬ скому типу, хотя кое-какие вто¬ ростепенные черты указывали скорой на азиатских предков. Своеобразный оттенок кожи был как будто от природы предназначен создавать впечатление воинственности, чему немало способствовала особая воен¬ ная раскраска, придававшая лицу выражение дикой же¬ стокости. Но, словно презирая обычные ухищрения сво¬ его народа, он не изуродовал лицо свое шрамами, как обычно делают дети лесов для поддержания славы храбре¬ цов — подобно тому как гордятся шрамами на лицах наши усачи кавалеристы. Он ограничился тем, что навел на щеки широкие черные полосы, резко и красиво оттенив¬ шие яркий отлив его смуглой кожи. Голова его была, по обычаю, обрита до самой макушки, а с макушки свеши¬ вался, как вызов врагам, широкий рыцарский чуб — так называемая «скальповая прядь». Подвески, продеваемые 1 Олстон Вашингтон (1779—1843) и Гриноу Горацио (1805—1832) — американские художники. 199

в уши, были сейчас сняты — разведчику они могли поме¬ шать. Несмотря на позднюю осень, тело его было почти обнажено; всю одежду составлял плащ из тонко выде¬ ланной оленьей шкуры, покрытый красивой, хоть и безыскусственной росписью, изображающей некие слав¬ ные подвиги. Этот плащ был накинут небрежно — как будто ради красоты, а не в заботе о тепле, постыдной для мужчины. На ногах у него были суконные красные гетры — единственное свидетельство, что он поддержи¬ вает некоторое общение с бледнолицыми торговцами. Но, как будто затем, чтоб искупить эту единственную уступку женственному тщеславию, они от завязок у колен до мо¬ касин на ступнях были сплошь отделаны страшной бахро¬ мой из человеческих волос. Одной рукой он придерживал короткий лук из гикори, в другой же, почти не опираясь на него, сжимал длинное, с изящным ясеневым древком копье. За спину был закинут колчан из шкуры кугуара, украшенный хвостом этого зверя, а с шеи на шнуре, сви¬ том из сухожилий, свешивался щит в причудливых ри¬ сунках, повествующих о других его воинских подвигах. Когда траппер подошел к нему, воин сохранил ту же спокойную, горделивую позу, не выказывая ни нетерпели¬ вого желания выяснить, что представляет собой прибли¬ жающийся, ни хотя бы тень намерения укрыться самому от пытливого осмотра. Только глаза его, темней и ярче, чем у лани, метали взгляд то на одного, то на другого пришельца, не успокаиваясь ни на миг. — Мой брат далеко ушел от своей деревни? — спросил старик на языке пауни, вглядевшись в раскраску и приме¬ тив другие признаки, по каким наметанный глаз распо¬ знает в американских пустынях воинов разных племен, как моряк различает далекий парус. — До городов Больших Ножей еще дальше,— был ла¬ конический ответ. — Почему Волк-иауни зашел так далеко от излучин родной реки и странствует без коня в пустынном месте? Разве у бледнолицых женщины и дети могут жить без бизоньего мяса? В моем вигваме голод. — Мой брат слишком юн, чтобы владеть вигвамом,— возразил траппер, неотрывно глядя в недвижное лицо мо¬ лодого воина.— Но он, я вижу, смел, и, конечна, многие вожди предлагали ему в жены своих дочерей. Только он взял по ошибке (старик указал на стрелу, зажатую в паль¬ 200