— Но ведь останки-то нашли у горы? — оживился Говар. — Почему? Может, наша надежда и призрачна, царь, но что-то мне подсказывает, что…

— Меня и самого донимают вопросы, — признался Запавет. — Может, и была бы надежда, да ведь на месте гибели найден рог сайвоков. Скажи, Таратор, ваш это рог?

— Да, — глухо отозвался сайвок, — нечего и сомневаться. Я думаю, что Чабор по какой-то причине вернулся обратно к Белой горе. Но что его заставило это сделать?

— Наверное, — отвечая на этот вопрос, заключил царь, — то же, что оборвало жизнь старика Атара…

Роса, чувствуя, что не может больше сдерживать слёзы, вышла прочь, а Царь, проводив её взглядом, принялся медленно шагать у трона так, словно пытался уйти от своих невесёлых мыслей.

— Царь, — нарушил тишину Говар. — У меня есть просьба, прошу, выслушай её, не оставь без внимания.

— Слушаю тебя.

— Я всё равно не смогу здесь спокойно жить, — начал Дух Леса, — чувство вины не унимается. Это останется со мной навсегда. Я перестал многое слышать, ощущать. Понятно, ты тоже переживаешь не лучшее время, царь, однако, в отличие от меня, ты не можешь бросить Лес и на время уединиться. Мне же сейчас необходимо уйти, обрести помощь. Моя глупость со старостью не сходится.

— Бросаешь меня? — обернувшись, спросил Запавет.

— Нет, царь. Скорее, себя. Я должен уйти в горы, к Вершине.

— Говар, ведь Вершина только повод, — царь Светлолеса вдруг почувствовал, что мир рушится у него на глазах. Делать было нечего: раз старик решил уйти, его теперь не удержать. — Иди, Дух Леса, — горько выдохнул он, — только пообещай вернуться.

— Скорого возвращения не обещаю, а после… — Говар вздохнул. — Что будет после, знают только Боги…

Старик поклонился и вышел, оставив царя наедине с сайвоком. Запавет, скрестив руки на груди, прислонился к стене и стал рассматривать украшенный зелёными кронами деревьев потолок своего тронного зала.

— А ты, Таратор, — спросил он вдруг, — может быть, и ты тоже куда-нибудь уйдёшь? К горным сайвокам или ещё куда?

— Зачем, царь? — тихо ответил тот. — Я останусь с тобой, если ты не против. Нужно же как-то жить, ведь жизнь и смерть соседи. Спроси у любой берёзы, думает ли она о смерти, когда Вайю, забавляясь, перемешивает во время бури землю и небо? Наверное, нет. Деревья знают, что они часть этого мира, а Вайю, может, и не старался бы так, если бы мир людей не слышал его голос в кронах этих деревьев. Представить только величие и силу Вайю… Но если бы не эти нежные, стройные берёзки, никто бы даже не слышал голоса Духа Ветра.

— Не мудри, Таратор. Итак голова идёт кругом, — царь, оторвавшись от стены, подошёл к трону. — Благодарю тебя за то, что остался, — сказал он. — Да и Говара я понимаю. Без совета Дїя Вершины нам теперь не обойтись...

Над Белой горой промчалась тень большой птицы. Сильные крылья рассекали морозный воздух, являя заснеженной тайге великолепное зрелище полёта. Не зря говорили пращуры: «Птицы познали истину потому, что умеют летать». Царь Светлолеса знал истину, и когда он был в небе, сам Хозяин Ветра Вайю сопровождал его….

— Доброй охоты, Мах!

— Царь?! — волк не скрывал удивления. Он совершенно не был готов к тому, что за ним следят с дерева. Сам царь здесь и, наверное, так давно, что старому охотнику нужно было бы постыдиться того, что он до сих пор этого не заметил.

— Ты удивлён? — спросил величавый орёл, внимательно вглядываясь в лес.

— Да, царь. Подвело чутьё. Ты так неожиданно…

— Я слышал, — не дал договорить волку Запавет, — волчья стая теперь живёт вольно?

— Да, это так, — ответил Мах, радуясь тому, что разговор перестал касаться его досадной ошибки.

— Ну а если так, почему ты не у Белой горы, где собралась на совет стая? Что ты ищешь в лесу?

— Правды, царь…

— Правды? — удивился Запавет. — Твои братья у горы, избирая лучших из лучших в новый совет, тоже её ищут, однако ты почему-то здесь?

— Я не могу быть с вольной стаей… отлучён… безволен. Месть — моя воля.

— Месть слепа, Мах. Она бывает и порождением Тёмного мира.

— Знаю, царь, но как быть? Нельзя же оставить виновных безнаказанными?

— Мах, я тоже виновен в той смерти…

— Ты уже наказан, царь.

Только теперь орёл опустил свой взгляд на волка. Мах из тех, кто не считает искренность порождением глупости. Белый волк всегда как думает, так и говорит. Слова Маха задели царскую гордыню, но, встретившись взглядом с белым волком, Запавет не стал давать волю едва зарождающемуся гневу.

— Прости, царь, — запросто извинился волк. — Зло слепо. Обиды не видим, пока не обидим.

— Ты не обидел меня, Белый Мах, и всё же я не услышал ответа, какой правды ты ищешь в лесу?