возможности развертывания образа-характера; с другой стороны, в самой

«лирике» ее «театральность» оказывается порукой ее объективности.

Фактически автор неправ, объявляя узловое произведение «первой вещью»,

выходящей за грани «лирики».

Столь же парадоксальные черты обнаруживаются и в образе основного

драматического героя, в его лирических истоках и соответствиях с поэзией. В

драме Фаина находится в сложных драматических отношениях с Германом, и

именно в отношениях с ним, в коллизиях с ним и в его восприятии она больше

всего обнаруживает свою аллегорическую сущность: в представлении Германа

и шире — в самой его жизни, ломающейся при встрече с ней, Фаина становится

представительницей социальных низов старой России, носительницей

народной «стихии» и в конечном счете — воплощением самой России и ее

судьбы. Но в таком случае влюбленность в нее Германа, его страдания и ломка

его судьбы в отношениях с Фаиной тем более обнаруживают его «лирическое»

происхождение и его «лирическую» природу: генетическая перспектива от

Германа тянется в глубь всей лирики Блока с момента перелома в ней в ходе

событий первой русской революции. Более же всего Герман связан с той линией

лирики Блока, которая начата «Осенней волей», шире — Блок пытается здесь

по-новому решить и вместе с тем драматургически развернуть и обосновать

тему «бродяжества». Основные антагонисты драмы — лирического

происхождения. Каковы бы ни были достоинства и просчеты лирического

раскрытия их характеров, — все, что происходит с ними в стихах, находит себе

достаточные обоснования в лирических сюжетах. В драме эти герои, по

содержательной природе самого жанра и, естественно, по складывавшемуся

уже в лирике глубокому основному замыслу — привести современного

человека в прямые соотношения с самой национальной «стихией», с самыми

основами народной жизни, — должны быть развернуты иначе: определеннее,

шире, с более ясным захватом социальных закономерностей, стоящих за

действиями героев.

Уже лирика Блока на протяжении всего перелома добивалась социальных

обоснований и раскрытия разных героев-персонажей. Сейчас эти персонажи

приведены в прямые драматические взаимоотношения. Следовательно, более

открыто, в более прямом и развернутом виде должна предстать общественная

коллизия, в подтексте существовавшая уже в лирике, — она и должна

определять соотношение характеров. Говоря иначе, в конфликт драмы должна

быть втянута проблематика прозы Блока.

На протяжении переломных лет творчество Блока разделялось на два

потока: в лирике (и прямо с ней связанной лирической драматургии)

разрабатывались проблемы современной личности, ее внутренних

драматических противоречий. Начиная с «Безвременья», в прозе

раскрывались — через проблемы культуры и духовного самоопределения

современной личности — наболевшие вопросы современной общественной

жизни в более широком плане, как их представлял себе Блок. По внутренней

идейной природе конфликта и характеров «Песни Судьбы», по замыслу

обобщающего произведения, подводящего итоги целому отрезку блоковской

эволюции, — эти две линии творчества вынуждены скреститься, сплавиться в

новой драме. Как бы само собой, по логике вещей выходит так, что вместо

искомой четкой содержательной расчлененности разных сторон творческой

деятельности неизбежно получалось, напротив, скрещение, сплетение их в

одном узле. Лирика, театр и проза подпирают друг друга, нуждаются друг в

друге. Содержательная расчлененность жанров — дело будущего в эволюции

Блока; сейчас суть именно в том, чтобы найти основы для такой

расчлененности, и выход тут только один — в скрещении разных жанров и

нахождении общего источника творческих противоречий.

Вопреки уже осознанной необходимости раздельных жанров главную роль

в конфликте произведения приобретает то, что найдено и что еще ищется в

прозе Блока. Основное сцепление героев в конфликте должно драматически

обнаружить не случайный, но строго закономерный, социально определенный