фольклорного образного материала создается лирический «характер»

заколдованной стихийными силами красавицы, — образ этот, как и в «Осенней

воле», соотнесен с «бродягой», мужским персонажем, чья отчаявшаяся в

противоречиях душа находит духовный исход в любви к «стихиям»

национальной жизни:

Где все пути и все распутья

Живой клюкой измождены,

И вихрь, свистящий в голых прутьях,

Поет преданья старины…

Так — я узнал в моей дремоте

Страны родимой нищету,

И в лоскутах ее лохмотий

Души скрываю наготу.

Дальнейшее развитие темы России в поэзии Блока идет именно как разработка,

прояснение и углубление лирических персонажей: «ее», в чьем лице должны с

особой отчетливостью проступать черты самой страны, народа, и «его»,

воплощающего в своей личности современного человека, с «бременем

сомнений», внутренних противоречий, разрешающихся в отношениях с

народно-национальной «стихией». В конечном счете разные линии поисков

Блока-лирика (скажем, поиски единства лирического и социального,

лирического и «стихийного» начал) должны соотноситься с этим важнейшим

для поэта аспектом его деятельности — с темой России, содействовать

углублению и усложнению персонажей-характеров, непосредственно

воплощающих эту тему. В самом общем виде можно сказать, что так и

происходит — но с чрезвычайно характерными противоречиями. Так огромным

достижением творчества Блока в целом является создание лирического образа-

характера, представляющего социальные низы и одновременно воплощающего

наиболее поэтические, из возможных для Блока, жизненные начала (цикл

«Заклятие огнем и мраком»). Естественно, что подобный персонаж соотносится

с темой России и даже имеет тенденцию стать воплощением самой этой темы.

Однако тут же обнаруживается его «тяжелое, несовершенное и сомнительное»

обличье — аллегоричность художественной ткани, из которой соткан персонаж.

Так же, как в «Снежной маске» (которая тоже, естественно, осмысляется

Блоком в общих связях с проблемой национального характера и народных

судеб), реально обнаруживается, что разработка мужского характера-персонажа,

ведущего к теме России, оказывается художественно более определенной и

совершенной (цикл «Осенняя любовь», сентябрь — октябрь 1907). Характер

«бродяги» в его связях с «родным простором» трагедийно, углубляется

настолько, что возникает шедевр, едва ли не равнозначный «Осенней воле» и

оставляющий далеко позади персонаж «Заклятия огнем и мраком»:

Когда в листве сырой и ржавой

Рябины заалеет гроздь, —

Когда палач рукой костлявой

Вобьет в ладонь последний гвоздь, —

Когда над рябью рек свинцовой,

В сырой и серой высоте,

Пред ликом родины суровой

Я закачаюсь на кресте…

Сочетание обнаженного, эмоционально «прямого» лиризма в его трагических

отношениях с «общим» делает это начальное стихотворение трехчастного цикла

«Осенняя любовь» одним из наиболее высоких образцов поэзии Блока вообще.

И тут обнажается одна из самых существенных драматических коллизий

Блока 1907 – 1908 гг. Почему получается так, что женский лирический

персонаж-характер цикла «Заклятие огнем и мраком», как бы

концентрирующий в себе все важнейшие социальные и поэтические искания

Блока переломного периода, столь явно, недвусмысленно оказывается

художественно сомнительным рядом с персонажем, который далеко не столь

важен для Блока именно в эту пору его раздумий над проблемами социальной

действенности? Разгадка кроется как раз в отсутствии у Блока единого

положительного принципа, необходимого для обоснования действий героя.

Между тем «Осенняя любовь», по самой сути сюжетной ситуации и типу

личности, стоящей в центре цикла, не требует прямой действенности. Столь

волнующая Блока в эту пору социальная активность в «Осенней любви»

выражается в трезвом осознании отжитости и социальной несправедливости

старого общественного устройства и необходимости столь же решительного