противоречивости. Такова роль чисто личных эпизодов сюжета, а в сюжетную

коллизию, в общую цепь и во внутреннее соотношение с Петрухой входит,

наряду с Катькой, и Ванька. Сам же образ Петрухи, наиболее глубокий и

сложный во всей цепи, приведен в соотношение с коллективным образом-

характером двенадцати, как об этом достаточно много говорилось выше.

И тут-то открывается существенное внутреннее противоречие всей

концепции произведения. Вырастающая из лирических и театральных исканий

Блока и представляющая в этом плане высшее художественное достижение

поэта, по всей своей внутренней логике, и в особенности — по логике

характеров, максимально для Блока социально конкретизировавшихся, поэма

требует столь же художественно конкретизированных общих исторических

начал, с которыми соотносились бы характеры. Коллективный образ-характер

принципиально в этом смысле от других характеров не отличается и заменить

четкие контуры общего исторического рисунка не может. Было бы

пристрастной, недоброжелательной неправдой считать коллективный образ-

характер просто заменителем такой исторической перспективы — он явно

художественно волнует автора сам по себе и представляет собой одно из его

высших художественных достижений. Но в границах поэмы он выполняет в

какой-то степени и эту функцию. Полностью же выполнить ее он не в

состоянии, так как он в первую очередь характер, и в качестве такового по

уровню исторической проясненности не возвышается, скажем, над Петрухой.

Стихийность — ведущая особенность и этого образа-характера. Блок слишком

большой, чуткий и искренний художник для того, чтобы не чувствовать

возникающей здесь диспропорции. Современники (притом часто

недоброжелательные и отнюдь не разделявшие общественной позиции Блока)

вспоминали в связи с «Двенадцатью» Пушкина, и в частности «Медный

всадник». Из этой аналогии ясно, что перспективно-исторические начала в

«Двенадцати» недостаточно выделены в тексте как особая художественная тема.

Объясняется это особенностями и собирательного и обобщающего образа-

характера массы. В таких условиях общий сюжет поэмы (в широком смысле

слова, включая сюда и функции коллективного образа-характера) кажется не

вполне соответствующим внутренней логике и исторической устремленности

характеров. В общем сюжете обнаруживаются черты лирического цикла, и,

правдивый и в этом смысле, Блок не случайно же в связи с «Двенадцатью»

вспоминает «Снежную маску» и «Кармен», а не что-либо другое из своего

прежнего творчества. Конечно, в «Двенадцати» гораздо более прямо развиты

сюжетные отношения, чем в прежних лирических циклах Блока. Отсюда же,

естественно, проистекает и более прямое обращение к театру. В итоге — все это

само по себе только более остро обнажает происхождение «Двенадцати» из

принципов лирической циклизации Блока, но основного внутреннего

противоречия не снимает.

Но это же внутреннее противоречие заставляет Блока расширить рамки

поэмы в неожиданном направлении. Все дело в том, что для Блока проблемы

формы были неизменно содержательными, и вовсе не о форме, по существу, тут

идет речь. Проблема народного героя волновала Блока на протяжении всего его

пути после 1905 года. Следовательно, построение поэмы на характерах ни в

какой степени не является неожиданностью. И тут надо учесть особенности

эпохи, событий, отношения к ним Блока. Поэт не мог не понимать, что,

ограничиваясь только таким построением, он делает самих героев беднее, чем

они могли бы быть, что большая проясненность общего исторического рисунка

нужна для обогащения всей содержательной концепции в целом. С другой

стороны, сами характеры всех героев, включая и коллективный образ-характер,

таковы, что в художественном целом поэмы более резкий, четкий

общеисторический материал неуместен без ущерба для художественного

единства произведения. Так естественно по ходу общего развертывания

замысла появляются рядом с «Двенадцатью» — «Скифы». В известном смысле

слова оба эти произведения представляют собой части единой идейно-